Шпаргалка по "Психология"

8. Телесность древних людей  в познании мира

Три фактора развития — стремление к жизни (страх смерти), реальное наличие опасности и простые мотивы и установки древнего человека — направляли работу его тела. Стресс был естественного происхождения и потому вызывал активную работу организма, увеличивал его возможности и способствовал совершенствованию формы. У тела наших далеких предков было еще много общего с животным телом на фоне ряда биопсихических преимуществ. Так, развитые, как у животных, рецепторный аппарат органов чувств/кожи и важнейшие подкорковые образования мозга, дополнялись гораздо более развитыми, чем у животных, теменными и лобными отделами коры мозга. Особенно важно, что у человека того времени была уже достаточно развита верхняя лобная доля коры, отвечающая за контроль эмоций. Программирующая и контролирующая функции сознания были тогда еще в «нежном возрасте», что, однако, не мешало им способствовать выживанию и формированию новых навыков человека. В то же время, древний человек уже формировал отношение к жизни через переживание смерти: мертвое (неподвижное) тело соплеменника вызывало ужас. Таким образом, конгруэнтность обеспечивалась простыми мотивами и установками, а реализовалась сложноорганизованными, «животно-человеческими», процессами чувственного познания: глубокое целенаправленное «животное» внимание, руководимое «человеческими», хоть и примитивными, целями, задачами и переживаниями, приводило к эффекту синхронизации, который создавал ощущение идентичности с наблюдаемым явлением или объектом. Иными словами: равенство в ощущениях между наблюдаемым явлением/объектом и интериоризированным образом этого явления/объекта. Характерные для явления или объекта движения вызывали переживания через микродвижения тела человека. Синхронизация вызывала в организме отклик, реакцию в ощущениях, язык которых был понятен нашим предкам, а потому приносил знание и облегчал адаптацию. Благодаря заинтересованности людей, память записывала и хранила в мышечной ткани тела и в виде вегетативных реакций организма значимую информацию как полезную для жизни (полезная — не обязательно позитивная). В случае опасности память тела через естественные знаки напоминала человеку значение данной опасности, способствуя одновременной актуализации соответствующих друг другу мышечных и вегетативных реакций. Это помогало сформировать полезные навыки избегания опасности и закрепить их в памяти, а тело само применяло эти навыки в нужный момент. И этоспособствовало обучаемости и развитию способностей, из которых наиболее ценные и устойчивые закреплялись на генном уровне и передавались по наследству. Таким образом, в суровой реальности жизни древнего человека его «животное» тело языком реакций выполняло роль эксперта в вопросах безопасности и эволюции. (Для сравнения: конгруэнтность «состояние организма — текущая ситуация» очень низка у современного цивилизованного человека, живущего уже не в реальном, но в «идеальном» мире — мире отраженных и воплощенных идей. Телесные реакции современного человека «западного образца» социализированы и жестко контролируются. Само тело подвержено директивному воздействию ментальности человека, которая, увы, как правило, является продуктом иллюзий и представлений об истинности оценки момента).

9. Понятие телесности в философских школах

Есть способ показа неэлиминируемости чувственности из сознания, невозможность «чистого» акта мысли: нет мышления вообще — есть лишь определенные типы мышления, за которыми скрываются определенные типы чувственности. Этот слой проблематики Т. поднимается в исследованиях Фуко, показавшего взаимообусловленность социальных практик и соответствующих им телесных практик, а также механизмы формирования типов Т., адекватных тому или иному типу общественного устройства. Т. здесь — объект и продукт социальных воздействий, поверхность, на которой производится запись норм и законов. С исследованиями Фуко сопоставимы работы Юнгера, давшего описание фигур «Рабочего» и «Солдата» как телесных формообразований, не поддающихся экспликации в политико-экономических, социально-психологических или культурологических категориях. Т. становится объектом исследования в поздних работах Р. Барта, подчеркнувшего особую роль письма в процессе смыслопорождения и предложившего рассматривать текст как особого рода тело. Реализовавшийся в тексте тип Т. — это определенный тип организации и структурирования опыта (как индивидуального, так и коллективного), «механизм» работы сознания, «материя» мысли, первичная по отношению к самой мысли и задающая способ ее развертывания. Можно, в частности, говорить об «аскетической», «экстатической», «невротической» и др. типах Т. применительно как к отдельным мыслителям, так и к отдельным культурам. Т. — это «фигура» мысли, ее «ткань» или порождающая структура, предшествующая интенциональным актам сознания. Тематизация Т. в этом контексте осуществлена Мерло-Понти (концепция «феноменологического тела»), показавшего непродуктивность противопоставления «духовного» (как активного, живого, осмысленного) «телесному» (как пассивному, косному, бессмысленному). Т. здесь — факт непосредственного присутствия в мире, данный задолго до его разделения на «внутреннее» и «внешнее».

10. Реальность и тело.

Человек переживает реальность мира только через собственное тело. Живость тела напрямую связана со способностью чувствовать. Когда тело «мертво» человек с трудом воспринимает влияние среды, его способность откликаться на ситуации затруднена. Эмоционально мертвый человек обращен внутрь себя: чувства и действия подменяются размышлениями и фантазиями, а реальность компенсируют образы.

Наше тело тает от любви, коченеет от страха. Сотрясается от злости и стремится к теплу и контакту. В отрыве от тела эти слова — только поэтические образы, но пережитые телесно, она обретают реальность, придающую смысл нашему существованию.

В основе личности, с ее субстанцией и структурой лежит реальность телесного существования. Абстрагируясь от реальности, личность становится социальным артефактом, скелетом, лишенным плоти. Живость тела, это его метаболизм и подвижность. Метаболизм обеспечивает энергию, которая реализуется в движении, именно движение определяет дыхание человека, чем больше движений, тем больше вздохов. Когда подвижность снижается, уменьшается поступление кислорода на вздохе и метаболизм протекает медленнее. Активное тело характеризует спонтанность и полное, легкое, глубокое дыхание, в ситуации шизоидного тела дыхание и подвижность жестко ограничены, а следовательно, снижено и производство энергии.

То, что дыхание, движение и чувствование тесно связаны, хорошо заметно у ребенка, но взрослые обычно игнорируют эту связь. Дети учатся сдерживать дыхание, чтобы оборвать неприятные ощущения и чувства. Они втягивают живот и иммобилизуют диафрагму, чтобы снизить тревожность. Они умирают телами, чтобы не чувствовать боли.

Я И ТЕЛО

Конфликт между телом и Я может быть незначительным, но может быть и тяжким. В любой момент жизни тело воплощает особенности личности, ее психологических проблем и конфликтов.

Известно, что при рождении у каждого ребенка закладывается богатый спектр ощущений, его возможности жить и чувствовать колоссальны. В процессе развития его тело формируется как универсальный, общечеловеческий язык, выражающий и передающий чувства и отношения – от человека к человеку.

Но постепенно, издержки воспитания, сложности взросления, переживаемые стрессы у многих людей приводят к подавлению чувств и ощущений тела, утрате глубины переживаний, оскудению диапазона эмоций, (или, напротив, к разрушающей интенсивности).

Эмоционально значимые переживания «врастают в память тела», фиксируются в нем. Тело — запечатлевая маски и роли, избранные как способы защиты от тяжелых переживаний, - обретает «мышечный панцирь», хронические напряжения и зажимы, которые блокируют жизненную энергию, эмоции, силы и способности, ограничивают подвижность тела и полноценность жизни и рано или поздно ведут к заболеваниям.

Подавляя опасные либо негативные чувства и переживания тела, мы приходим к внутренним конфликтам, когда эмоции «отсекаются» от движения и восприятия, действия от мышления и чувств, понимание от поведения. Думаю — одно, чувствую — другое, делаю — третье. Все наши личностные трудности исходят из предательства своего тела.

11. Феномен тела.

Можно попытаться ответить на эти вопросы, начав с феномена «тела», использовав его как удобную модель для понимания феноменологии «своего» и «чужого». «Собственное тело для нас прототип и ключ всех форм. Только его мы знаем динамически, изнутри, и лишь в силу этого знания получаем возможность истолковывать как форму пространственные грани вещей. Мы угадываем в них изнутри идущий напор, который, встречая противодействие извне, остановлен в своем нарастающем усилии и, несмиренный, напряженно закрепляет себя в пространстве» {Бахтин Н.М., 1993).

Внутри ощущения «моего тела» содержится универсальный принцип порождения феномена субъективности, реальность которого обнаруживается лишь в точке сопротивления, соприкосновения с иным. Если допустить, что ощущение локализуется не на границе рецепторов, а на границе автономности субъекта, то весьма интересным становится вопрос о возможности существования самих телесных ощущений, их локализации в телесном пространстве.

Тело, полностью подчиненное субъекту, есть универсальный зонд и должно осознаваться лишь на уровне своих границ, разделяющих мир и субъекта, вернее, именно своими границами, уподобляющимися границам мира. Поскольку внешняя реальность может себя обнаружить лишь через воздействие на меня, мое тело, то именно происходящие в них изменения я интерпретирую как факт внешнего мира. Сама размерность тела может быть изменена за счет включения в него инородных частей, но лишь постольку, поскольку они войдут в его границы (например, зонд, хорошо освоенный протез и пр.) и не будут объективироваться. Свое существование (как объект сознания) тело получает, лишь демонстрируя упругость и непрозрачность, неадекватность прогнозирования и управления. Совершая какое-либо действие, я никогда в привычных условиях не озабочен тем, как мне необходимо управлять им: пытаясь что-либо взять или куда-то пойти, я не учитываю, что между моим волевым усилием и необходимым действием лежит вполне объективный посредник — механизм тела. Если оно мне не послушно или осуществление такого акта сталкивается с каким-либо затруднением, лишь в подобном случае я обнаруживаю существование этого неловкого посредника.

Но именно эта исходная, всегда присущая телу «недостаточность» и несовершенство его механизма порождают стабильное существование самого феномена тела. Тело как физический механизм подчиняется целому ряду объективных законов и ограничений: я не могу поднимать неограниченную тяжесть, не могу передвигаться с неограниченной скоростью, тело недостаточно ловко для выполнения моих причуд, оно слабо, устает и пр. Его «прозрачность» исходно неполна, и естественными формами его «проявления» выступают физиологические функции. Мы не можем управлять голодом и жаждой, не полностью и не всегда способны регулировать естественные отправления, вегетативные проявления эмоциональных состояний, сексуальные и некоторые другие потребности. Наконец, тело подвержено деструкции со стороны внешнего мира: для него, а не для субъекта существуют законы физики, острота ножа и жар огня. Короче говоря, тело — это еще и организм1, с чем приходится мириться.

При этом тело более или менее мне послушно, я могу им управлять. И именно это чувство авторства позволяет мне называть его моим. Это внутреннее противоречие зафиксировано языком в самом определении «мое тело», подчеркивающем его одновременную принадлежность/непринадлежность. Тело — это не вполне Я, ибо для чего бы тогда его выделять, и в то же время мое, т.е. не вполне чужое. Значительная часть ограничений, накладываемых на тело, усваивается субъектом так же, как перцептивные схемы и языковые игры, «растворяя» жесткую конструкцию организма-объекта и оставляя лишь его редуцированную, «превращенную» часть, которую я и называю — «мое тело».

Строго говоря, реальным и, по сути дела, единственным феноменом сознания является не столь укоренившаяся оппозиция субъективного и объективного, а именно феномен тела, понимаемого в самом широком смысле «полупрозрачной» (одновременно и объективированной, демонстрирующей сопротивление, и субъективированной, допускающей управление) реальности. В этом смысле тело располагается в некотором гипотетическом континууме, заполняющем разрыв между «черной дырой» чистого познающего Ego и непроницаемой стеной непознанного, неосвоенного, непонятного, а посему и не имеющего никакой глубины познаваемого мира. Следует заменить бинарное субъект-объектное членение реальности на трехчленное: субъект-тело-объект (рис. 1).

Если быть до конца последовательным, то речь даже должна идти только об одном реально существующем феномене — теле. Ибо только оно одно и доступно нашему сознанию, и именно его в различных степенях «замутненности» мы называем субъектом или объектом. Повторим, что когда тело становится полностью «прозрачным», полностью управляемым и предсказанным, то оно неудержимо утрачивает и свою плотность существования, исчезая в качестве феномена сознания.

1 Здесь можно провести  различие между «организмом»  как объективной реальностью, подчиняющейся  собственным закономерностям и  всегда равной самой себе (независимо  от того, чувствуем ли мы сердце  или печень, они работают, в них  происходят биохимические процессы, которые никак в своем прямом  виде не могут быть доступны  человеческому сознанию), и «телом»  как реальностью субъективной  и не равной своему объективному  корреляту — организму («тело»  может включать неорганизменные компоненты: протезы, зонды и пр., иллюзорные органы или части: фантомные ощущения, псевдогаллюцинации и пр. — или, напротив, не включать объективно существующих частей «организма»: игнорирование частей тела, недоступность сознанию многих реально происходящих процессов или функций).

Оно продолжает существовать лишь в виде необходимости в буквальном этимологическом смысле невозможности обойти, раз и навсегда учесть потенциальные изменения. Сознательные феномены в этом случае осуществляют постоянную здесъ-и-сейчас адаптацию к таким необходимым феноменам. И именно по отношению к сознательным феноменам действует старый психологический закон ограниченности психической деятельности 7±2 одновременно существующими объектами (на неосознаваемом уровне субъект одновременно оперирует куда большим их количеством: самый простой акт движения или речи требует учета числа стимулов, на несколько порядков превышающего этот объем). Если же тело избыточно «замутняется», то оно переходит в разряд объектов, причем в случае полной «непрозрачности» мы оказываемся перед плоской стеной «неясного». Это нечто вроде стекла: когда оно абсолютно прозрачно (и мы не можем никаким иным образом ощутить его сопротивления), мы его не видим, если же оно абсолютно непрозрачно, то мы не можем оценить его объем, поскольку мы ограничены лишь его поверхностью; оно доступно восприятию лишь будучи «замутненным», загрязненным, полупрозрачным, давая взгляду одновременно и погрузиться, и «упереться» в себя. При этом мне хотелось бы подчеркнуть, что речь идет именно о «феноменологическом» теле, включающем в себя все феномены сознания, от внутренних чувств до внешнего мира. Все они в равной степени могут стать феноменами сознания лишь через формирование своебразного «тела». Субъективное — через затруднение автоматизированного исполнения, объективное — через частичную предсказанность, «понятность», «прорезанность» субъективным.