Шпаргалка по "Психология"

Кожа как граница

 «Кожа» — этот  феноменальный орган-оболочка, «без  которого наше психическое Я  не в силах существовать ни  мгновения». В. Подорогой: «Самое глубокое в человеке — это кожа»; он также говорил, что мы живем на поверхности собственной кожи. Эту внешнюю «оболочку» В. Подорога называет «кожным Богом», подразумевая за ним функцию заботы, охраны нашего «подкожного», «прототелесного Я», живущего с внутренней стороны поверхности, но не имеющего ничего своего и полностью зависимого от тех событий, которые происходят на ее наружной стороне. Можно сказать что «кожей» (в феноменологическом, а не анатомическом смысле) мы чувствуем не только внешний мир, но и свой внутренний, то есть самих себя.

«Кожная» граница — это посредник общения между мной и миром, создающий и меня, и мир. Мое касание обнаруживает не только вещь, которой я касаюсь, но и то, чем я касаюсь — мое тело. Действительно, можно сказать, что «наша телесность присутствует в мире через предметы, а предметы — через нее». Плоть — это не тело, плоть — это «клеевая прослойка» (Ж.-П. Сартр) между двумя телами, образующаяся в результате обмена касаниями. «Кожа» — это граница преобразования потоков (ощущений и актов), идущих как снаружи во внутрь — из чужого мира в свой собственный, так и изнутри наружу — из своего мира в чужой. Через «кожу» чужое присваивается, а свое отчуждается. «Кожа» — это порог, преодоление которого дает «чувство жизни». Но и само «чувство жизни» делится этим порогом на внешнюю жизнь и жизнь внутреннюю, на выражение (ex-pression) и впечатление (im-pression). Иногда возникает необходимость усиления кожной границы, создание своеобразного «панциря» или «скорлупы», тогда в дело вступают как собственные ресурсы телесности, «мышечный панцирь» (В. Райх), так и внешние ресурсы, «протезирующие» границу: макияж, любимая одежда, уютная обстановка, близкие люди, салон автомобиля, дом. «Одежда делает человека. Если мало самого человека, значит требуется больше одежды», — фраза из кинофильма «Паук» (реж. Дэвид Кроненберг). «Ваша комната — продолжение вашего телесного образа и от него неотделима», — пишет В. Подорога.

Напротив, исчезновение телесной границы практически приводит к исчезновению тела, или к возвращению к «телу без органов». В качестве примера приведем «дождевое тело», описанное В. Подорогой. «Интенсивности переживаний насыщают вас, и ваше тело впитывает дождь, как губка воду; это тело, когда-то бывшее вашим, становится частью дождевого тела. Вы не воспринимаете дождь, т.е. не делаете и не можете в данный момент сделать его объектом созерцания: вы в нем, он в вас.

В зависимости от состояния мира и состояния субъекта психологическая граница способна менять свои характеристики (плотность, проницаемость, толщину, форму), обеспечивая тем самым адекватное либо неадекватное взаимодействие человека с окружающим миром, и приобретать при этом признаки своеобразного «функционального органа», сформированного усилиями самого человека в процессе его жизненного пути. При этом формирование такого «функционального органа» представляет собой, по мнению П. Шилдера, непрерывный динамический процесс установления границы между собой и внешним миром, исключающий возможность статичного переживания в отношении своей кожи.

19. Специфика «внутренней телесности».(ВЗЯЛА ИЗ ТОГО ФАЙЛИКА, ЛУЧШЕ НЕ НАШЛА, но все вопросы взаимосвязаны, поэтому в других вопросах, тоже есть отголоски этого)

В структуре телесности можно выделить внутренние и внешние компоненты. Внутренние компоненты (внутреннее жизненное пространство) познаются через интроцептивные ощущения и чувства. М. М. Бахтин, выделяя внутреннее и внешнее тело, полагал, что «внутреннее тело - мое тело как момент моего самосознания - представляет собой совокупность внутренних органических ощущений, потребностей и желаний, объединенных вокруг внутреннего мира».

Внутренняя граница телесности выходит за рамки тела-организма, она в определенной степени изменчива, подвижна. В основе движения границы лежат координаты автономности \ управляемости. Опираясь на представление о том, что степень «объектности» внешнего мира определяется его предсказуемостью, контролируемостью, мы предполагаем, что, выдвигаясь вовне, за пределы поверхности тела, внутренняя граница включает в себя объекты внешнего мира, становящиеся, отчасти, объектами мира внутреннего. Вследствие «вынесенности» внутренней границы во внешний мир, в пространстве телесности реализуются разные степени «субъектности», управляемости: от максимума в «ядре», как правило, совпадающем с телом человека, до минимума - при приближении к периферии телесности.

Представляется, что структура внутренней границы не гомогенна и включает несколько слоев, относительно однородных по степени выраженности субъект-объектных влияний. Каждый слой переживается человеком как имеющий сравнительно стабильные характеристики «моего» и «чуждого», и соответствующий определенной форме реализации внутренней границы. В качестве таких слоев телесности могут выступать «тело», «одежда» и «предметная среда». Одежда и предметная среда могут приобретать функции «внешних слоев» внутренней границы телесности. Мы не утверждаем, что это единственно возможный вариант членения, но он представляется нам наиболее отчетливым.

Слои внутренней границы телесности связаны между собой, и эта связь проявляется в форме адаптационно-регуляторных феноменов. Феноменологическим проявлением адаптационно-регуляторных феноменов, т.е. взаимосвязей между слоями внутренней границы телесности, является коррекция (или попытка коррекции) характеристик одного уровня внутренней границы в ответ на непродуктивные особенности другого.

Характеристики внутренней границы телесности соответствуют трем функциям границы (разделение внешнего и внутреннего, соединение внешнего и внутреннего и взаимодействие между ними), и изменяются в диапазоне трех координат: сформированности (функция разделения), контролируемости (функция взаимодействия) и сензитивности (функция соединения), реализуя большую или меньшую степень выраженности того или иного свойства. В соответствии с этими координатами выделяются особенности границ, обусловливающие отклонение структуры телесности от оптимума и провоцирующие активизацию адаптационно-регуляторных феноменов в разных слоях.

На основании результатов экспериментально-психологического исследования был выделен спектр феноменов, очевидно отражающих общие закономерности взаимосвязей между слоями внутренней границы телесности и проявляющихся в разной форме, как в рамках нормального психосоматического функционирования, так и при различных вариантах психосоматической патологии.

1. Недостаточная сформированность внутренней границы вызывает активизацию адаптационно-регуляторной стратегии «подчеркивания», повышения отчетливости границы. В этом случае для поддержания идентичности, выделения Я из не-Я может использоваться создание внешнего каркаса, способствующего интеграции телесной целостности, повышению отчетливости границы Я.
2. Недостаточная контролируемость внутренней границы телесности, проявляющаяся в лабильности, неустойчивости приводит к появлению адаптационно-регуляторного феномена «стабилизации», снижения частоты спонтанных изменений внутренней границы.
3. Одним из вариантов особенностей границы в координатах сензитивности является повышенная проницаемость и гиперсензитивность оболочки. В этом случае адаптационно-регуляторный феномен связан со снижением интенсивности контакта с внешним миром и реализуется в «прикрытии» границы, создании дополнительной защитной мембраны между внутренней границей телесности и внешними воздействиями.
4. Особенности внутренней границы в координатах сензитивности могут проявляться и в низкой чувствительности. Адаптационно-регуляторный феномен, связанный с недостаточной чувствительностью внутренней границы реализуется стратегией привлечения дополнительной внешней стимуляции, повышения интенсивности внешних воздействий на мало чувствительную оболочку.
5. Еще одним вариантом особенностей границы в координатах сензитивности является пониженная проницаемость внутренней границы телесности. Недостаточная проницаемость вызывает появление адаптационно-регуляторного феномена проявляющегося в «открытии» границы, усилении потока двусторонней коммуникации.

Вышеперечисленные стратегии не исчерпывают всего спектра выявленных адаптационно-регуляторных феноменов, а представляют собой лишь наиболее простые, отчетливые и распространенные варианты. Представляется вероятным, что обнаруженные в экспериментальном исследовании адаптационно-регуляторные феномены, реализуют на уровне телесности общие закономерности приспособительного процесса, активной деятельности субъекта по приспособлению к изменяющимся условиям среды.

Исходя из вышесказанного, а также учитывая, что “внутреннее тело” не может быть феноменологически представлено в сознании субъекта как полноценный, обладающий границами и предметными свойствами, объект, ощущения своих внутренних органов, физиологических процессов или суждения о внутреннем устройстве тела на основе этих ощущений, будут являться метафорическими описаниями или фантазиями, т.е. проекциями личных представлений о внутренностях организма. Однако, описания внутренних ощущений, как это отмечалось выше, будут принципиально субъективными и достоверными, т.е. их качество и модальность, как отражение некоторого внутреннего “объекта”, состояния, не могут быть прямо соотнесены с ощущениями “другого”.

20. Классические и современные мифы болезни и здоровья.

Мифология болезни весьма сильно варьирует на протяжении человеческой истории. Но это, скорее, содержательное историческое и этнографическое разнообразие, в котором можно выделить устойчивые структурные архетипы.

Мифы о болезни и смерти относятся к числу наиболее распространенных и древних. В центре таких мифов находится основополагающее представление о болезнях как о чем-то внешнем и чужеродном. Заболевание про тивостоит нормальному здоровому состоянию как нечто такое, что не свойственно человеку, привнесено извне и от него не зависит. Первые люди не болели и не умирали до тех пор, пока не были нарушены какие-либо божественные установления или не со вершены грехи. В библейской традиции это грехопадение Адама и Евы, в индийской мифологии смерть создает Брахма, чтобы изба вить мир от перенаселения.

Чужеродная болезнь — это неуправляемое явление, обладающее независимой от человека собственной активностью. Человек становится больным, когда не может справиться со своим состоянием и нуждается в посторонней помощи. При этом именно эта невозможность позволяет нам отличать заболевание от притворства, распущенности или дурных привычек. В последних трех случаях человек не хочет «взять себя в руки», а в первом — не может этого сделать.

По мнению врачевателей Мали, любая болезнь — нарушение равновесия между теплом и холодом. Хотя это вполне конкретные и реалистические причины, они не более чем воображаемые. Естественными причинами объяснялся только небольшой круг болезней и рациональными методами лечились, как правило, лишь небольшие травмы и повреждения кожи. Естественное объяснение понималось как более простое, и хирурги, занимавшиеся подобными «видимыми» болезнями, относились к низшим кастам медицинского сословия. Болезни, не имеющие явных визуальных признаков (заболевания внутренних органов или психические болезни), объяснялись иррационально. Причины таких болезней — действие злых духов, колдовство, проникновение в организм антропоморфных и зооморфных существ. В качестве персонифицированных воплощений болезни можно назвать Навь и Морену в славянской мифологии, Сабдага — в тибетской, Кутысь — в удмуртской, Гильтине — в литовской, и тысячи других божеств или духов.

Такая точка зрения вытекает из общих представлений древнего человека об устройстве мира, изначально наполненного живыми существами, являющимися причиной всего происходящего.

Новое время значительно видоизменило представления о причинности и персонифицированности болезни, оставив их рудименты и породив новые мифы. В механистическом материализме появились представления о человеческом организме как о сложном механическом устройстве, а болезнь стала пониматься как его засорение или неполадка. Интересно, что сложность и устройство такого механизма прямо заимствовались из наиболее распространенных механических приборов своего времени. В XVIII — XIX вв. излюбленными аналогами были манекены, часы, а в наше время — автомобильный мотор, послуживший образцом схем «загрязнения», «накопления шлаков», «пережимания», «преграды» и пр. До настоящего времени крайне популярны водопроводные и гидравлические объяснения работы организма. Следует ожидать появления аналогов с компьютерами, атомными реакторами и прочей новой техникой

Близко к мифологическим представлениям о болезнях находится и их естественное дополнение: представления о здоровье. Отождествление здоровья с реальным конкретным предметом проявилось в широко распространенных мифах о существовании объекта — носителя здоровья. Эта связь понималась чисто материалистически: трудно представить себе большего материалиста, чем древний чело век, полагавший, что, съев сердце льва, можно приобрести его храбрость. Главный герой киргизского эпоса «Манас» пьет для этих целей кровь убитого врага. Гильгамеш — герой шумерского эпоса — получает вечную жизнь, съедая плод «растения жизни». Добывание «жизненной силы» служило причиной «охоты за головами», как местом ее пребывания, у индейцев Нага (Шинкарев, 1988). Можно назвать также «живую воду» и «молодильные яблоки» в славянских сказках, «яблоки Индунн» — в Младшей Эдде, «яблоки Гесперид» и «амброзию» — в греческой мифологии, «амриту» и «мандрагору» — в индийской, «яблоки Нартского сада» — в нартском эпосе, «активную воду» — у экстрасенсов, витамины, микроэлементы, бифидобактерии и «проникающие в самые корни питательные вещества» — в современной рекламе.

Конкретные носители здоровья часто материализовывались в виде лекарств, содержащих в себе либо само здоровье, либо некую активную субстанцию, побеждающую болезнь. Элементы этих ве рований можно проследить от «панацеи» древних до современных «стимуляторов иммунитета».

Субстанциональные или персонифицированные представления о болезнях и здоровье настолько широко распространены, что та кую форму можно рассматривать как особенность человеческого сознания. Одна из возможных причин этого заключается в существовании различных «призраков языка» — ловушек речевого мышления. Л. Витгенштейном этот феномен связывался с влиянием «грамматического гипноза». В нем проявляется грамматическая практика фиксации в существительных функциональных реалий, рождающая ложные представления об их природе ( Wittgenstein , 1964). Существительные же побуждают искать определенные предметы, нечто субстанциональное.