Церковь и государство

И послание патриарха  Тихона, и декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» сразу же оказались в центре внимания Поместного собора. На заседании одного из отделов Собора прозвучал следующий диалог:

«А. В. Васильев — ...Нужно  призвать народ на защиту церкви... человек  одарен не только словом, но и мускульною силой.

И, А. Артоболевский — ...Следует предупредить возможное  подозрение о том, что церковь анафемствует только потому, что коснулись ее собственности...

П. И. Астров — ...Ввиду  того, что перед нами развернулась картина полной гибели и России и церкви, на первом плане должны быть меры духовного меча — анафема.. Я прошу, молю и требую не отступать от этой меры.

Н. Д. Кузнецов — ...В акте отлучения от церкви должно быть выражено, что собор трепещет не за достояние церковное, а за то, что Русь православная превращается в Русь поганую.

С. Н. Булгаков — ...Перед нами два  положения: объявить народных комиссаров врагами церкви и народа, и нужно самые действия объявить противохристианскимн, сознательные исполнители коих подлежат отлучению. Пункт же о неповиновении декрету требует змеиной мудрости: некоторые пункты декрета (свобода совести, светская регистрация) приемлемы и с ними можно согласиться».

В постановлении Собора декрет был расценен как «злостное  покушение на весь строй жизни  православной церкви и акт открытого против нее гонения». Под страхом отлучения от церкви запрещалось верующим какое-либо участие в проведении этого декрета в жизнь. В воззвании же к «православному народу» верующие призывались объединяться вокруг храмов, «составлять» союзы для защиты «заветных святынь», и если придется, то и «кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание».

Послание патриарха, постановление  и воззвание Собора широко распространялись по стране. Выраженные в них идеи пропагандировались к тому же в различных брошюрах, журналах, газетах, листовках и иных изданиях Поместного собора, епархиальных и церковных советов, в проповедях приходского духовенства. Вот одна из листовок, которая и название-то носит однозначное, не допускающее произвольных толкований,— «Анафема патриарха Тихона большевикам». Уже ее первые слова говорят:

«Патриарх Московский и всея России в послании... обнажил меч духовный против извергов рода человеческого — большевиков и предал их анафеме. Глава православной церкви Российской заклинает всех верных чад ее не вступать с этими извергами в какое-либо общение».

А далее прямые установки: «Родители! Если дети ваши — большевики, требуйте властью, чтобы отреклись они от заблуждений своих, чтобы принесли покаяние в великом грехе, а если не послушают вас, отрекайтесь от них.

Жены, если мужья ваши — большевики и упорствуют в служении сатане, уйдите от мужей ваших, спасите себя и детей от заразы, губящей душу.

Церковь Христова призывает вас  на защиту православной веры... Покайтесь, горячей молитвой призовите помощь Господа Сил и стряхните с себя «руки чужих» — исконных врагов веры Христовой, объявивших себя самозванно  «народной властью».

В январе — апреле 1918 г. по России прокатилась волна сопротивления попыткам ввести декрет в жизнь. Организовывались массовые крестные ходы и богослужения на площадях и в общественных местах в поддержку церкви. Кое-где совершались акты насилия в отношении представителей органов власти. В адрес правительства направлялись коллективные петиции с требованием отказаться от отделения церкви от государства и школы от церкви, с угрозами «народного сопротивления» при его реализации. В марте 1918 г. делегация Поместного собора посетила Совнарком и от лица «ста миллионов русского населения» потребовала, по сути в ультимативной форме, отмены декрета и иных распоряжений, касающихся деятельности религиозных обществ. Российская православная церковь демонстрировала политическое неповиновение и отказывалась исполнять требования государства. Ситуация усугублялась и тем, что церковь заняла откровенно негативную позицию не только в отношении «церковной политики» государства, но и в отношении всей его внутренней и внешней политики. К примеру, патриарх осудил стремление правительства выйти из мировой бойни, заключить мирный договор с Германией. И неслучайно ЦК РКП (б), рассматривая 19 мая 1918 г. на своем заседании вопрос об «агитации духовенства», отмечал:

«Выясняется, что в последнее  время усилилась агитация духовенства против Советской власти. Решено повести против духовенства усиленную письменную агитацию. Поручить ее ведение тт. Сосновскому, Ем. Ярославскому и Демьяну Бедному, ассигновав необходимую сумму из кассы ЦК. Одновременно поручить тт. из президиума Московского Совета принять меры по вселению городской бедноты в монастырские и иные духовные дома. Сообщить об этом решении ЦК партийным работникам, едущим на места для проведения его в жизнь».

Но не все церковно- и священнослужители придерживались подобных позиций. Вот характерный пример из письма священника, опубликованного в газете «Знамя Христа», свидетельствовавший о поляризации мнений:

«Наш долг, наша обязанность не возбуждать темные массы, не творить тех бунтов, которых  в России и так немало, а выяснить всем и каждому, что отделение церкви от государства и другие декреты в связи с этим нисколько не унижают христианства... Когда всмотришься внимательно во все происходящее, то невольно поднимается вопрос: от кого и от чего наши иерархи призывают спасать Христову веру?».

И все же события зимы — весны 1918 г. были в определенной мере неожиданными для большевиков, рассчитывавших на быстрое и относительно безболезненное введение декрета. Залогом тому были уверенность в полной дискредитации «политического лица» духовенства и органов церковного управления, рост антиклерикальных настроений в массах, в том числе и в деревне, во времена правления Временного правительства и широкая поддержка ею требований РСДРП (б) провести решительно отделение церкви от государства и школы от церкви.

Но провести в жизнь  декрет, что называется, с ходу оказалось  невозможным. К политическому противодействию органов церковного управления и руководителей религиозных организаций присоединялось прикровенное, а где и откровенное недовольство со стороны многомиллионного крестьянства. Если оно в целом поддерживало меры экспроприации церковно-монастырской собственности, провозглашение равенства граждан вне зависимости от их отношения к религии, расторжение «союза» церкви и государства, то в отношении введения гражданской метрикации, лишения прихода собственности, устранения из школы Закона Божьего и некоторых других подобных мер его позиция была не столь однозначной. И было бы упрощением утверждать, что на сторону церковного руководства встали лишь представители «свергнутых классов» да отдельные «верующие-фанатики». Крестьянство выступило против, как ему казалось, «обмирщения» своего традиционного уклада жизни, против ломки «незыблемых», в том числе и в силу «освящения» их православными канонами и догматами, устоев «жизни по вере» в российской деревне.

Мешало проведению декрета  и отсутствие на местах подготовленных работников и специальных государственных органов, занимавшихся «церковной политикой», непоследовательность местных властей, «уклоны» в сторону «революционного нажима»; неясности и противоречивость некоторых норм декрета; различное их понимание и даже тривиальное незнание.

Жизнь настойчиво требовала  образования специального органа государственного управления, который бы взял на себя проведение в жизнь декрета. Первоначально им стала Междуведомственная комиссия, образованная при Наркомюсте из представителей комиссариатов: внутренних дел, просвещения, призрения и др. Для участия в ее работе приглашены были представители православной, старообрядческой, римско-католической, греко-католической и других церквей. Однако быстро выяснилось, что в таком виде комиссия не может быть дееспособной, оперативно откликаться на нужды дня, оставался неясным вопрос о ее статусе и полномочиях, месте в системе центральных органов.

8 мая 1918 г. по предложению  Наркомюста Совнарком распускает  Междуведомственную комиссию и  поручает проведение в жизнь декрета «особому отделу Наркомюста». Этот отдел получил порядковый номер VIII (с 1922 г.—V), н за ним закрепилось наименование «ликвидационный». Планировалось при отделе сохранить консультативную комиссию из представителей религиозных организаций. Во главе отдела встал член коллегии НКЮ П. А. Красиков.

Вновь созданный VIII отдел сразу же активно включился в деятельность по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства. Его сотрудники выезжают на места, выступают на многочисленных митингах и собраниях, встречаются с духовенством и верующими, разбирают жалобы и конфликтные ситуации, ведут обширную переписку с провинцией. Формируются и местные органы отдела — при губисполкомах образуются отделы или подотделы по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства, а в некоторых губерниях — комиссариаты по церковным делам. Разъяснения и указания отдела вплоть до сентября 1918 г. были единственными правовыми документами, регламентирующими порядок разрешения практических вопросов.

В июле 1918 г. накануне V Всероссийского съезда Советов, который должен был принять Конституцию РСФСР, центральные газеты публикуют ее проект. Пятая, статья в нем была посвящена свободе совести и гласила:

«В целях обеспечения за трудящимися  свободы совести церковь отделяется от государства, религия объявляется делом совести каждого отдельного гражданина, на содержание церкви и ее служителей не отпускается средств из государственной казны. Право полной свободы религиозной пропаганды признается за всеми гражданами»

При обсуждении этой статьи столкнулись различные точки зрения относительно содержания «свободы совести» и мер ее обеспечения Некоторые, например нарком юстиции П. И. Стучка, указывали, что предложенная редакция, по существу, есть слепое копирование программ европейских социал-демократических партий, не идущих в данном вопросе дальше провозглашения свободы совести в ее буржуазном понимании. А потому предлагалось исключить из проекта такие положения, как религия — «дело совести» гражданина, а также признание «полной свободы религиозной пропаганды» «В самом деле,— рассуждал в связи с последним положением П. И. Стучка,— советским юристам придется призадуматься, как соединить некоторые статьи декрета об отделении церкви от государства с этой полной свободой религиозной пропаганды. Мне мерещится, что действительная свобода совести, как ее понимает Маркс, обеспечивается одной свободой антирелигиозной пропаганды, да и только».

В результате обсуждения статья о свободе совести была принята в следующей редакции:

«В целях обеспечения за трудящимися  действительной свободы совести  церковь отделяется от государства  и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами»

В принятой съездом конституции  были и другие статьи, касающиеся «религиозного  вопроса». Так, предусматривалась возможность предоставлять «убежище» иностранным гражданам, преследуемым за религиозные убеждения, вводились ограничения политических прав в отношении монашествующих и служителей культа.

С принятием конституции  основные положения декрета об отделении церкви от государства стали нормой конституционного права, а VIII отдел призван был теперь, наряду с проведением декрета в жизнь, обеспечивать и контролировать соблюдение статьи 13 Конституции РСФСР о свободе совести.

О сложной и противоречивой обстановке, в которой приходилось  действовать отделу, дают представление отчеты членов отдела о командировках на места. Например, один из самых активных его сотрудников М. В. Галкин, совершив поездку в Северную область осенью 1918 г., сообщал, что «проведение в жизнь декрета об отделении церкви от государства происходило здесь или путем собственного усмотрения или же на основании телеграфных распоряжений центральных органов» Касаясь религиозной ситуации он отмечал: «Хотя монастыри благоденствуют по-прежнему, духовенство, как каста и как известная политическая сила, в настоящее время раздавлено. Крупных контрреволюционных выступлений, вдохновляемых служителями культа, не было... Посещаемость храмов сократилась до минимума, духовенство теряет свое влияние на народ,  тем более что алчные действия некоторых его представителей дают богатую пищу для агитации и окончательно роняют духовенство в глазах народа». Галкин подмечал и огрехи в действиях представителей местных властей (небрежность в обращении с архивами, документацией церковных органов при выселении их из занимаемых помещений, конфискация предметов культа без составления описей, расстрелы и аресты без санкции вышестоящих органов и т. п.), которые всячески затем гиперболизировались духовенством, отождествлялись   с политикой государства  в  «церковном  вопросе».

Многочисленные запросы  с мест, практическая деятельность отдела и аналогичных органов на местах настоятельно требовали выработки документа, определявшего единообразие в действиях центральных и местных органов власти при реализации государственной «церковной политики». Таким документом стала инструкция «О порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», опубликованная 30 августа 1918 г. в газете «Известия». Инструкция состояла из шести разделов: 1. О церковных и религиозных обществах. 2. Об имуществах, предназначенных для совершения религиозных обрядов. 3. О прочих имуществах. 4. О метрических книгах. 5. О религиозных церемониях и обрядах. 6. О преподавании религиозных вероучений.

Инструкция затрагивала практически все возникавшие перед органами власти на местах вопросы по проведению в жизнь декрета, давала необходимый материал для их разрешения. Казалось, что созданы все условия для планомерного и повсеместного проведения в жизнь всех положений декрета. Но реализовать сложившиеся благоприятные предпосылки не удалось. Процесс отделения церкви от государства и нормализация отношений между религиозными центрами и советской властью затянулся на несколько лет. Причинами тому были, с одной стороны, разразившаяся гражданская война и интервенция, ас другой — курс органов церковного управления на конфронтацию с государственной властью.