"Герой нашего времени" как философский роман

1.2. История развития русского романа

Русский роман имеет свои характерные особенности развития, обусловленные своеобразием исторического  процесса этой страны [13]. В древней русской литературе господствует безраздельно основанная на церковной догме идеология, в пределах которой религиозное миропонимание заняло центральное место. Поэтому и литература той эпохи была целиком проникнута религиозно-моралистическими настроениями; она не обнаруживала в себе даже зародышевых форм новеллы и романа, а, наоборот, создала своеобразные формы политической эпопеи («воинские повести») и эпопеи религиозной («жития»). Русский роман начал складываться в эпоху усиления торгово-буржуазных отношений внутри феодального строя, накануне петровских «преобразований». С той поры и до начала XX века, то есть на протяжении всего около 200 лет, русский роман прошёл весь тот путь исторического развития, на который французскому роману понадобилось до шести столетий. К началу XVIII в. из моралистической, нравоописательной повести («Горе-злосчастье», «Савва Грудцин» и др.) выросла постепенно мещанская новелла, ярким образцом которой является «Повесть о Фроле Скобееве» [8]. Из этой почвы во второй половине XVIII в. возникает мещанская струя личного художественного творчества, изобилующая авантюрными романами (Ив. Новиков, М. Комаров, а в особенности М. Чулков со своей «Пригожей поварихой»).

Параллельно с этим в аристократической  дворянской литературе бытуют переводные авантюрно-рыцарские романы, главным образом французские, по образцу которых и русские присяжные писатели эпохи классицизма пытаются создать собственные произведения. Наряду с этим в самом конце XVIII и начале XIX вв. под пером Измайлова, Нарежного и др. возникает нравоучительный роман приключений, совмещающий в себе идиллические и сатирические зарисовки нравов провинции и столицы [21]. В 20—30-х гг. XIX в. и мещанский и дворянский авантюрный «нравоописательный» роман продолжают развиваться. На пути первого из них мы встречаем и Булгарина («Иван Выжигин»). Линия дворянского нравоописательного и изобличительного романа идет от Нарежного и Квитки-Основьяненка («Пан Халявский») и замыкается Н.В. Гоголем. Параллельно с этим в передовых слоях столичного дворянства очень рано возникает социально-бытовой реалистический роман, опирающийся на соответствующие образцы английского и французского романа. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина и «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова становятся образцами для целой плеяды романистов 50—60-х гг., представителей различных слоев дворянства и либеральной буржуазии [7].

Из них И.С. Тургенев, И.А. Гончаров и особенно Л.Н. Толстой достигают большой высоты своими реалистическими романами. В их произведениях, написанных в разных стилях, мы находим ту же, а иногда даже большую глубину типизирующих обобщений социальной действительности, соединённую с той же, а иногда даже с ещё большей силой изобразительной индивидуализации образов, какую обнаруживают и корифеи французского реалистического романа. Особняком стоят Н.С. Лесков, Ф.М. Достоевский, опирающиеся не на Пушкина — Лермонтова, а скорее на традиции мещанского романа 30-х гг. Особо рассматриваются и А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский, Н.Г. Помяловский, В.А. Слепцов и И.В. Омулевский, посвятившие свои романы разрешению социальных проблем, сделавшие на русской почве то, что в немецкой литературе создали беллетристы «Молодой Германии» [2].

Последующий период дает такие  произведения, как «Анна Каренина»  и «Воскресение» Л.Н.Толстого, хотя одновременно начинается падение русского романа, обусловленное постепенным загниванием дворянско-буржуазной общественности. В 70—80-х гг. появляется множество охранительных реакционных романистов (Б.М. Маркевич, В.В. Крестовский, В.Г. Авсеенко и др.), стоящих на чрезвычайно низком познавательном уровне. В 90—900-х гг. русские символисты пользуются формой романа для выражения своих мистических, романтических чаяний («Огненный ангел» В.А. Брюсова, «Серебряный голубь», «Петербург» Б.Н. Белого, трилогия Д.С. Мережковского и т. п.) [23]. В этих романах мы не встречаем уже той силы и глубины обобщений, которые были свойственны буржуазно-дворянским романам середины века. Здесь герои оказываются не столько типическими фигурами социальной действительности, сколько выражением смутных романтических настроений автора. В соответствии с этим в своем сюжете символисты уходят или в отдаленные эпохи истории или создают исключительные ситуации с элементами фантастики. Некоторые дворянские беллетристы пытаются в это время продолжать традиции романа классиков-реалистов. Но большинство талантливейших русских прозаиков этой эпохи начали явно отходить от жанра (В.Г. Короленко, А.П. Чехов, И.А. Бунин, Д.Л. Андреев, А.И. Куприн). Некоторые из них пытаются дать большие, усложненные сюжеты, но не имеют в этом успеха и в лучшем случае создают аморфные статические повести вроде «Деревни» И.А. Бунина [3]. Наоборот, писатели революционного пролетариата в эпоху войн и революций продолжают линию реалистического романа. М.М. Горький, за ним А.С. Серафимович и другие писатели создают широкие повествовательные полотна, в которых реалистическое изображение действительности звучит призывом к переделке её («Мать» М.М. Горького например). После Октября стремление к широким эпическим формам оказывается главенствующим в советской литературе (М.А. Шолохов, А.А. Фадеев, Ф.И. Панферов, А.Н. Толстой, Л.М. Леонов, И.Г. Эренбург, М.С. Шагинян и др.). Но сам жанр романа в связи с новым характером действительности претерпевает изменения. Классический пример нового романа — «Жизнь Клима Самгина» М. Горького. Здесь дано художественное изображение событий 40 лет. Насыщенный множеством образов-типов, этот роман свидетельствует о новом расцвете жанра. Но расцвет этот окажется, по-видимому, одновременно и трансформацией романа как жанра. Новая эпоха с новым социальным самосознанием требует и иных жанровых форм.

1.3. Философская проблематика романа

Философская проблематика романа — устройство мира и место человека в нем, смысл истории и отдельно взятой человеческой жизни, роль личности в истории, соотношение свободы и необходимости в судьбе человека, нравственные требования к человеку, подлинное и ложное в жизни человека [7]. Эта проблематика выражена не только в больших философско-публицистических отступлениях автора, но и в монологах, диалогах, внутренних монологах героев.

Русская классическая литература рассматривается как уникальное явление, вызвавшее к жизни русскую религиозную философию. Утверждается, что русская философия  зарождалась именно в недрах литературной критики ХIХ века с её духовно-нравственной заостренностью, вызванной как самой национальной природой и культурой, так и, что естественно вытекает из первого, сутью словесного творчества русских писателей, в ряду которых М.Ю. Лермонтов занимает одно из ведущих мест.

Уже при жизни М.Ю. Лермонтова литературная критика отметила философичность его творчества. Особая заслуга здесь принадлежит В.Г. Белинскому,  открывшему глубокий философский смысл произведений поэта [24].  Уже при жизни Лермонтова (так остается и до сих пор) наметились два противоположных лагеря в истолковании духовного смысла его произведений -  одни принимают поэта и видят в его творчестве постижение глубочайших основ бытия человека и путей развития социума, другие настроены оппозиционно и рассматривают его произведения, прежде всего роман «Герой нашего времени», почти как учебник безнравственности и демонизма, но, в любом случае, интерес исследователей сосредоточен на духовно-нравственной, философской проблематике. Это касается и одного из главных «неприятелей» лермонтовского творчества С.О. Бурачека. Критикуя современную ему литературу, Бурачек утверждает, что ей не хватает «философского общего смысла, религиозности и народности». В статье «Система философии "Отечественных записок"» [8]. Бурачек говорит, что у Лермонтова отсутствует «дух любви», это и является причиной порочности его творчества [6]. Таким образом, один из первых и ведущих ракурсов рассмотрения лермонтовского творчества был ракурс именно этический, и это оправданно, этика и есть нерв русской поэзии и русской мысли. Но если, например,  у С.О. Бурачека и С.П. Шевырева этицизм в случае с Лермонтовым оборачивался морализаторством, то есть готовые идеи просто «накладывались» на лермонтовские произведения, то В.Г. Белинский исходил из самого художественного мира произведения, который обладает особой пространственно-временной структурой и в котором действуют свои законы [5]. В изображении порочности Печорина критик усматривал, прежде всего, обличающую силу таланта Лермонтова, способную придать произведению этологическое содержание. Философичность литературно-критических работ В.Г. Белинского – это уже философичность истинная, претендующая на системность, органичность и обусловленность сутью русской жизни и культуры [3].

Отрицательно отнеслись  к произведениям М.Ю. Лермонтова критики, видевшие в поэте лишь «талантливого подражателя» [24], тогда как для понявших самобытность поэта и цельность его художественного мира, который есть самосознающая себя жизнь, его поэзия стала источником как личностного роста, так и развития философско-окрашенной литературно-критической мысли. Именно сочетание художественного таланта М.Ю. Лермонтова (как эпифеномен) и литературно-критического таланта В.Г. Белинского (как феномен по отношению к творчеству Лермонтова)  явились одним из мощнейших центров, вызвавших к жизни русскую религиозную философию, и русскую философскую критику в частности.

Помощь в осмыслении творчества Лермонтова как религиозно-философской  системы в значительной мере оказывают  представители биографической и  культурно-исторической школ, изучающие  духовную обстановку, православный быт  и культурно-исторические условия  формирования личности Лермонтова. Это  работы П.А. Висковатова, который раскрывает сферу общения и формирования поэта, Н.Т. Дашкевича, И.И. Замотина, Н.А. Котляревского, Я.Н. Ктитарева, П.Г. Перцова, П.Н. Сакулина, Л.П. Семенова, С.Н. Сыромятникова, С.В. Шувалова [8]. В их исследованиях в основном говорится о примирительных тонах поэзии М.Ю. Лермонтова, и внимание акцентируется на «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837), стихотворениях «Ангел» (1831), «Спор» (1841) и текстах молитвенного содержания [8]. Как правило, авторы работают с буквальным смыслом произведений и видят в них гармонию внутреннего мира М.Ю. Лермонтова, тон смирения и любви по отношению к миру и Творцу. Биографическая и культурно-историческая методология данных исследователей сочетается с религиозном подходом, интерес к которому обострился и в последнее время, дав направление новому методу – религиозной филологии, которая, однако, на данном этапе не получила однозначной оценки и может быть рассмотрена как метод, находящийся в становлении и ждущий еще терминологической оформленности. Элементы этой методологии, сходной с методом этнопоэтики и недостаточно дифференцированной от нее на современном этапе развития науки, представляются наиболее продуктивными при изучении русской протофилософии, явленной в художественной системе А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, Ф.М. Достоевского. Религиозное литературоведение, имеющее глубокие корни в русской традиции осмысления словесного произведения, сегодня может с успехом использовать методологические находки религиозно-философской мысли начала ХХ века. Кроме остро негативной оценки со стороны В.С. Соловьева, Лермонтов оценивается в трудах религиозно настроенных символистов как автор, особенно отвечающий духу времени и являющийся предтечей современных настроений в литературной жизни. Д.С. Мережковский, А. Белый, В. Иванов, представляя различные концепции творчества М.Ю. Лермонтова, сходятся в том, что его мироощущение окрашено опытом вечности и ему присущ особый тип высокой любви [13].

На современном этапе  развития литературной науки актуально  обращение к метафизическому  подходу, который обозначился в  трудах И.А. Ильина, Г.П. Федотова, С.Л. Франка. Русские мыслители дали образцы  анализа художественного текста с точки зрения его духовного  содержания. При изучении творчества М.Ю. Лермонтова как религиозно-философской системы в сфере внимания оказывается как основная философски насыщенная тема произведения, так и духовное наполнение картин природы, или глубокий  смысл литературных диалогов, а также философские утверждения афористического характера. Основанный на принципах историзма (в частности, у Г.П. Федотова), профетизма и социальной актуальности (в высокой степени у И.А. Ильина) метафизический метод в применении к литературному творчеству позволяет выявить актуальность религиозной жизни нации в конкретном художественном произведении [17].

Особые перспективы изучения художественного творчества Лермонтова как религиозно-философской системы  открывает герменевтический подход. Этот универсальный метод в области  гуманитарных наук оказывается особенно востребованным  в современном  мире, обратившемся к синтезу достигнутого человеческим познанием [2]. В традиции античной классической и библейской герменевтики особое внимание уделяется мысли, что один и тот же текст, с его укорененностью в бесконечности Абсолюта, может иметь несколько смыслов, которые, являясь в символическом образе, наслаиваются друг на друга, однако целостность понимания достигается лишь постижением внутренней логики творящего субъекта. И святоотеческая (св. Климент Александрийский, св. Григорий Нисский и др.), и «новая» герменевтика (Ф.Д.Э. Шлейермахер, Г-Х. Гадамер, П. Рикёр) подчиняют свои исследования ведущей идее, что реализуется во всем текстовом материале творящего субъекта [2].

Лермонтовские произведения целесообразно рассматривать как  в собственно его художественной системе, так и в системе систем, которая являет собой широкий  духовно-культурный фон, образованный, во-первых, романтическим стилем в  плане эстетическом, во-вторых, «русской жизнью» с ее ведущим панэтическим смыслом, в-третьих, «русской идеей» как  ведущей идеологией и, в-четвертых, текстами Священного Писания и Предания на уровне онтологическом, так как  абсолютное служит для М.Ю. Лермонтова, по словам Ю.И. Айхенвальда, «окончательной и верной меркой» [23]. Герменевтический анализ оказывается близок и духовно-историческому методу, сложившемуся в Германии в начале ХХ века, который, собственно, и являет собой «дильтеевскую герменевтику». На современном этапе развития науки для изучения русской литературы  целесообразна выработка новой методологии, основанной на культурном опыте герменевтики и связанной с постижением феномена русской литературы, вызвавшей к жизни эпифеномен русской религиозной  философии.

Т.А. Кошемчук одной из важнейших  задач современного литературоведения  считает выявление живительной  связи «литературного явления с  его духовной первоосновой». Подобное осмысление творчества М.Ю. Лермонтова наметилось в трудах В.В. Афанасьева, В.Н. Аношкиной, О.П. Евчук, Л.В. Жаравиной, иеромонаха Нестора (В.Ю. Кумыша), А.В. Моторина, В.Г. Одинокова, Т.И. Радомской, И.П. Щеблыкина  и некоторых других литературоведов.

В 1990-х годах исследователи  В.Н. Аношкина, В.В. Афанасьев, И.А. Виноградов, В.А. Воропаев, О.П. Евчук, И.А. Есаулов, Л.В. Жаравина, В.Н. Захаров, В.В.Ильин, В.А. Котельников, Т.А. Кошемчук, А.В. Моторин, В.С. Непомнящий, В.А. Свительский, Б.Н. Тарасов, В.Е. Хализев, начинают развивать идеи ценностного  изучения литературы в ее христианском содержании. И.А. Есаулов полагает, что  должно развиваться литературоведение, которое «совпадало бы в своих  основных аксиологических координатах  с аксиологией объекта своего описания» [20]. Учёные этого направления акцентируют христианские истоки и обращаются к проблемам православной антропологии.  В.Н. Захаров пишет: «…русская литература в полной мере восприняла и усвоила христианскую концепцию человека в том виде, в каком она сложилась в Православии. Идеи спасения, страдания, искупления и преображения определили ее духовный пафос» [12].