Роль сценографии и костюма в современном спектакле

4. Опорные точки сценографии. Станиславский любил игровые точки декорации. Он называл их опорными точками. Они также должны входить в ассортимент заказа режиссера художнику. Что же это за точки? Во-первых, это композиционные центры, принципиально определяющие планировку мизансцен. Во-вторых, обыгрываемые детали декорации. Затем — мебель. Предметы, стоящие слишком далеко от зрителя, уводят игровые точки так, что все слишком углубляется. Расстановка мебели на первом плане не всегда бывает логичной. И обладает еще одним недостатком: она как бы перерезывает фигуру человека, стоящего за ней, пополам. Вместо человека во весь рост мы воспринимаем фигуру уродливого кентавра с человеческим верхом и ножками стола или стула — этакий «человекостол» или «человекостул». Игровое пространство на первом плане может быть подкреплено отдельными предметами мебели, нахождение которых здесь логично и в то же время за которыми игровое пространство не представляет особой ценности. Далее — встает вопрос соотношения величин и размеров. Как известно, такие понятия, как «громко», «тихо», так же как «большое» и «маленькое», в высшей степени относительны. Необходимо мерило, величина, в соответствии с которой эти понятия бы определялись. И эта величина — человек. Все, что больше человека, чаще всего определяется как большое. То, что меньше его,— маленькое. Все, что громче человеческого голоса,— скорее громко. Все, что тише,— скорее тихо. Вот почему на сцене редко красивы, например, маленькие домики, по пояс человеку (если, конечно, это не страна лилипутов), вот почему фонограмма, которая во много раз громче человеческого голоса, порой болезненно раздражает наш слух. Размер и высота окон, дверей, стульев, столов — все это должно быть, во-первых, удобно актеру, органически сливаться с ним, во-вторых, отвечать художественной задаче: в одном случае подчеркивать значительность человека рядом с этими предметами, в другом — значительность обстановки, в которой находится человек. Любая условность в сценографии только тогда не является для актера препятствием, когда она соответствует общему жанровому и стилевому решению спектакля. А для отбора выразительных средств в сценографии действительны те же принципы однородности, качества и количества, которые формируют жанр и стиль пластической композиции в искусстве режиссуры.

5. Условность и конкретность в декорационном оформлении. Одной из специфических черт работы художника в театре является его право на гораздо большую условность изображения, чем это возможно в актерском искусстве. Так следствие подчиненного положения искусства-помощника становится его привилегией. Ведь сценическое пространство условно по определению. И если мы видим на сцене не добротно выстроенный, а обозначенный одной-двумя деталями склеп Капулетти, мы еще не отказываем спектаклю в названии реалистического. Если же, умирая, Ромео и Джульетта не будут действовать подлинно, а лишь обозначат одной-двумя деталями свою смерть, — мы сразу же назовем спектакль условным. При этом существенно следующее: в «условном» склепе актеры могут существовать органично, но и самая реалистическая декорация не уверит зрителя в подлинности действия, если актеры не убедят его в этом своей игрой. Более того, при отсутствии подлинного действия даже настоящие предметы, принесенные на сцену непосредственно из жизни, выглядят бутафорскими. Поэтому Станиславский говорил: «Словом, неважно — условна декорация и вся постановка, стилизованы они или реальные; все формы внешней сценической постановки следует приветствовать, раз они применены с умением и к месту... Важно, чтоб декорация и обстановка сцены и сама постановка пьесы были убедительны, чтоб они... утверждали веру в правду чувств и помогали главной цели творчества — созданию жизни человеческого духа...». Поскольку же условность сценического оформления может быть в значительной степени возмещена верой актера в предлагаемые обстоятельства и подлинностью его действий, постольку создание условий для этой веры — главная цель количественного и качественного отбора средств художественного оформления спектакля. Так, поместить на фоне сукон, означающих стену, условное изображение распятия из тонкой проволоки можно только в спектакле, жанровое и стилевое решение которого предполагает намеренное отвлечение от исторических подробностей происходящих на сцене событий во имя концентрации внимания зрителя на философском, общечеловеческом смысле этих событий. Художник обязан придать этому проволочному изображению ту обязательную долю определенности, благодаря которой актер сможет им пользоваться именно как распятием, а не как мечом, веслом или подсвечником. Применительно ко всему оформлению спектакля в целом эта обязательная доля может быть определена как необходимая степень конкретности пространственных форм сценической обстановки. Любая художественная условность может существовать только в пределах определенной конкретности. Станиславский дал точное определение прав и обязанностей художника в очень простом определении: «Хорошая декорация та, которая передает не фотографическую точность действительности, не квартиру Ивана Ивановича, а квартиру всех таких людей, как Иван Иванович. Хорошая декорация та, которая характеризует самые условия, которые создали таких людей, как Иван Иванович». В наши дни отказ от конкретности в декоративном оформлении спектакля обычно бывает связан с желанием приблизить содержание классической пьесы к злобе дня, придать ей современное звучание. Для этого в одном случае полностью отказываются от всяких признаков реальных условий места и времени действия и вынуждают его одной только силой своего воображения создавать для себя картину предлагаемых обстоятельств. Как правило, такая картина бывает очень неконкретной, а потому и не поддающейся передаче в зрительный зал. Воображение актера, не находя в окружающих его предметах никакой опоры, способно создать только привычную ему картину его собственной обыденной жизни или картину, навеянную театральными традициями. Однако в такой «современности» его действий не будет ничего типического — ни для героя, которого он играет, ни для него самого, как человека двадцатого века. Всякая абстракция не только не делает спектакль более современным, но напротив — его события становятся незакономерными, случайными для любой эпохи, как нашей, так и той, к которой относится действие пьесы. В другом случае, стараясь придать современное звучание классической пьесе, привносят в конкретно-историческую обстановку сцены и в костюмы персонажей отчетливо современные детали.  Такое привнесение сразу же и недвусмысленно дает понять зрителю, что авторы спектакля указывают на сходство героев пьесы с некоторыми нашими современниками. Актеру не надо трудиться, чтобы доказывать это своими действиями: достаточно Хлестакову надеть джинсы, а Городничему взять в руки портфель с молниями. Но логика образов сразу же вступает в противоречие с этими предметами. Если уж Городничий пишет паркеровской авторучкой, то он не будет искать ревизора инкогнито, приметы которого ему неизвестны, а закажет междугородний разговор и выяснит все подробности об интересующем его лице. Таким образом, и этот способ придать звучанию спектакля современность себя не оправдывает. Ценой же таких «современных» прочтений становится полная утрата спектаклем всякого стиля. В театроведческих исследованиях, рецензиях и в практике театра широкое распространение получил термин "сценография", которым пытаются обозначить один из ключевых моментов театрального произведения -пространственное решение спектакля. Известно, что термин перерастает в понятие во всем богатстве содержания только в теории, где в процессе становления каждая грань этого содержания входит в систему, образуя ряд вспомогательных понятий. Но верно и то, что теория начинается с анализа узловых терминов понятийного значения, стихийно выдвинутых практикой, так как именно в них интуитивно предугадывается все строение будущей теории. Понимая важность и значимость этого начального этапа в создании теории пространственного решения спектакля, попытаемся проанализировать основные грани содержания термина "сценография", сложившегося в контексте современного театра и состояния науки о нем.Сценографию можно трактовать, прежде всего, как синоним декорационного искусства. Термин "декорационное искусство", буквально обозначающий: "декорировать, украшать что-то", исторически обусловлен. Поэтому, как считают некоторые исследователи, он, не отвечая сути современного искусства, лишь характеризует определенный период развития сценического "оформления", базирующийся на "чисто живописных" приемах станковой живописи. Возникший в двадцатые годы, термин "вещественное оформление спектакля" отражал эстетическую позицию определенного театрального направления и не мог претендовать на некую универсальность применения. Вот почему в настоящее время синонимом "декорационного искусства" стал термин "сценография".На первый взгляд, сама структура слова сценография подсказывает, что оно наиболее полно отражает специфику деятельности художника в театре. Но вместе с тем, если понимать "сценографию" как сценическую графику (что, на наш взгляд, вполне закономерно по аналогии с употреблением слова "графика" в искусстве), то возникает вопрос - сводится ли она только к декорации и костюмам? Значение сценической графики в структуре спектакля шире, так как изображаемое на сцене - это, прежде всего развитие мизансценического рисунка актерской пластики в определенной пространственной среде. К тому же, если история декорационного искусства создается в основном на изучении эскизного материала художников, то история сценической графики должна ориентироваться на всю пространственную трактовку спектакля, на все то, что формирует визуальную значимость театрального образа.В ряде исследовательских работ термин "сценография" трактуется как определенный этап развития театрального искусства. В наиболее развернутом виде эта мысль выражена В.И. Березкиным в книге "Театр Йозефа Свободы"^. В ней автор выделяет в историческом генезисе ряд этапов эволюции и последний этап - от начала века до наших дней -- относит к развитию собственно сценографии. "Обособление сценографии выражалось в разработке своих специфических средств выразительности, своего материала - сценического пространства, времени, света, движения". И далее автор пишет: "Сценография утверждала себя как искусство, в хорошем смысле слова, функциональное, подчиненное общим законам сложного синтетического произведения - спектакля и рассчитанное на теснейшее взаимодействие с актером, драматическим текстом, музыкой. Через эту согласованность действий и раскрываются образы спектакля".Не менее популярен и производный от "сценографии" термин "сценограф". Посредством его творческие работники, причастные к организации сценического пространства спектакля, подчеркивают специфику своей профессии в театре. Ранее считалось (такое мнение бытует и сейчас), что любой профессиональный художник, будь то живописец-станковист или график, способен грамотно "оформить" спектакль. Это верно, если сводить задачи художник к оформлению содержательно готового спектакля, т. е, к введению в театральное произведение, в его образный строй дополнительных (значит в чем-то внешних и необязательных) изобразительных штрихов, заимствованных из таких видов искусства, как живопись. графика и т. д. Однако театр, особенно современный, выдвигает иные требования, иначе расценивает роль театрального художника в создании художественной целостности спектакля, что в свою очередь требует специализации, направленности на театр. [ 18; стр. 65]

Становление современного театрального художника, его возрастающую роль в  создании спектакля можно проследить в истории театра. Утверждение  профессии художника театра происходило  в ряду с другими театральными профессиями, что было вызвано осознанием в генезисе данного искусства  каждой из граней его художественного  образа. В частности с режиссурой связана постановка проблемы художественной целостности спектакля, что в свою очередь и вызвало необходимость конкретизации, определенности визуальной значимости театрального произведения - спектакля. Следует также отметить, что сценография долгое время находилась в некоем исследовательском вакууме. С одной стороны, никто не отказывал театральным художникам в праве называться самостоятельными творцами, значимость театральной декорации, пространственного решения спектакля как неотъемлемой составляющей синтетического искусства театра признавалась всеми. Имена художников театра занимают почетное место рядом с виднейшими режиссерами и в театральной программе, и в исследованиях искусствоведов, и в книгах, посвященных различным периодам в развитии сценического искусства. Существует множество работ, рассматривающих конкретные этапы истории театрально-декорационного искусства, особенности шекспировской сцены, живописные декорации, много написано о влиянии конструктивизма на материальную структуру спектаклей в русском и мировом театре 20-х и 30-х годов XX века. О внешнем виде спектаклей в различные исторические эпохи писали А.А. Аникст и А.К. Дживелегов, Г.Н. Бояджиев и С.С. Мокульский, А.В. Бартошевич и Б.В. Алперс. Существует множество монографий и исследований, посвященных творчеству отдельных художников театра, как русских, так и зарубежных. Лишь совсем недавно пробел в этой области театральной науки начал заполняться. Издательство "Эдиториал УРСС" в сотрудничестве с Государственным институтом искусствознания выпустили в свет первую энциклопедию театрально-декорационного искусства, монографию Виктора Березкина "Искусство сценографии мирового театра. От истоков до середины XX века". Это по-настоящему глубинное исследование, рассматривающее историю театральной декорации от зарождения (включая пра-театральные, зачаточные формы его) до периода, когда основные принципы современного театра сформировались практически полностью, во всем своем идейном и эстетическом многообразии. театр сценография драматургия режиссура.

Если мы пытаемся представить картину  современной мировой сценографии  в ее полном объеме, то обнаружим, что  она складывается из неохватного  множества самых разнородных  индивидуальных художественных решений. Каждый мастер работает по-своему и  создает самое различное оформление сценического действия - в зависимости  от характера драматического или  музыкального произведения и от его  режиссерского прочтения, что и  является методологической основой  системы действенной сценографии. Многие спектакли вошли в историю  искусства именно благодаря интереснейшим  решениям сценографа. Зачастую театральные  эскизы спустя десятилетия остаются уникальным документальным свидетельством о той или иной постановке: ведь сами декорации и костюмы сохраняются  редко. В ряде случаев рисунки  художника-сценографа - единственный след замысла режиссера, чей проект так  и не был реализован. Стилистика Михаила Ларионова и Натальи  Гончаровой связана с интересом  к народным формам искусства. Нарочитая  деформация - важный пластический прием  неопримитивизма - доведена у Гончаровой до предела выразительности. "Задача костюма не одеть, а материализовать  воображаемый персонаж, его тип, характер", - утверждала художница. Ее эскизы к  балету "Богатыри", основанному  на русском фольклоре, - не просто эффектные  декоративные костюмы, но выразительные  образы Ханши, Ильи Муромца и других былинных персонажей. Об оформлении Аристархом Лентуловым оперы "Сказки Гофмана" Игорь Ильинский написал: "Спектакль  этот входит в число тех немногих явлений, за которые можно беззаветно любить театр. Тот театр, в котором  впечатления и эстетическое наслаждение  получаешь в целом, как от симфонической  музыки". Для мастеров авангарда  характерно использование не только пластических приемов, перенесенных в  театр из живописи, но и новаторского подхода к сценографии в целом. В эксперименте Георгия Якулова - спектакле "Жирофле-Жирофля" - основой сценографии стала подвижная конструкция - система "кинетических машин". Главным принципом театрального действа Якулов полагал "принцип постоянного движения, калейдоскоп форм и красок". В костюмах он закладывал идею трактовки роли, считая, что точно найденный костюм освобождает актера от необходимости "болтаться и бегать по сцене". Александра Экстер в оформлении спектакля "Ромео и Джульетта" добивалась пластического синтеза стилизации и новаторства. По выражению Абрама Эфроса, "она хотела, чтобы это был кубистичнейший кубизм в барочнейшем барокко". Эталон авангардного театрального эксперимента в России - легендарный спектакль "Победа над солнцем". В постановке художника Казимира Малевича, поэта Алексея Крученых и музыканта Михаила Матюшина он соединил новейшие достижения живописи, музыки и поэзии. Повторно оперу "Победа над солнцем" поставила в 1920 году в Витебске ученица Малевича Вера Ермолаева, чье пластическое решение апеллировало к кубизму и развивало приемы из первой версии спектакля. В 1920-1921 годах Лазарь Лисицкий разработал проект постановки оперы "Победа над солнцем" как электромеханического представления: актеров заменяли огромные марионетки, которые должны были перемещаться по сцене при помощи электромеханической установки. Частью сценографии оказывался сам процесс управления марионетками, а также звуковыми и световыми эффектами. Единственным свидетельством грандиозного, но не осуществленного новаторского замысла Лисицкого остались альбомы эскизов. Пример плодотворного сотрудничества художника и режиссера, одинаково ориентированных на эксперимент, - совместная работа Любови Поповой и Всеволода Мейерхольда над спектаклем "Великодушный рогоносец". Это симбиоз конструктивистской эстетики оформления и новаторских приемов режиссуры. Утопическое понимание роли театра как "образцово-показательной организации жизни и людей" Попова воплотила в установке - универсальной декорации для "Великодушного рогоносца". Многие из русских авангардистов видели актуальную задачу не в оформлении конкретных спектаклей, а в универсальном декорировании театрального пространства на основе пластических приемов того художественного направления, к которому принадлежали. Так, ученик Малевича Иван Кудряшев в эскизах оформления Оренбургского театра использовал принципы супрематизма. Стремление к тотальному реформированию театра обусловило и интерес мастеров авангарда к архитектурному решению самого здания театра. В проектах Алексея Бабичева и Георгия Миллера воплощены новаторские принципы организации театрального пространства. Параллельно с авангардными поисками в театральном искусстве 1920-1930-х годов существовал и традиционный подход к сценографии. Эта линия представлена мастерами, не склонными к крайнему новаторству, и художниками, которые начинали творческую деятельность еще на рубеже XIX и XX столетий и оставались верны своим убеждениям. Например, Борис Кустодиев и Иван Билибин сотрудничали с театрами, сохранявшими традиционные постановочные методы. Если рассматривать конкретное воплощение стенографического искусства на сцене, то в качестве примера можно привести спектакль "Гроза" по пьесе А.Н. Островского на сцене МХАТа. В программке пояснительный текст озаглавлен "В неразгаданном пространстве". "Да так ли все просто?" - задается вопросом безымянный автор. И отвечает сам себе вопросом же: "Ну а как же быть с "не убивай, не воруй, не желай жены ближнего своего, почитай отца и матерь свою?" Нет, дело не в том, что сегодня мы хотим дать, в свою очередь, ясные и простые ответы, но с противоположным знаком, а дело в интересе к страстям, помыслам человеческим на этой таинственной территории самого неразгаданного пространства бытия человека - России". Последние слова во всей своей красивости и бессмысленности материализованы на сцене в декорациях Левенталя: уходящие в никуда мостки калиновской улицы, лестницы по углам сцены и два забора, за которыми с обеих сторон плывут облака или мрачнеют тучи. Заборы эти, правда, по ходу спектакля съезжаются и разъезжаются, становясь то двором, то снова улицей, а то и банькой (непременно с самогоном), где происходит разборка Тихона с Борисом, которого от верной гибели спасают Дикой, Кулигин и, кажется, всенепременный Шапкин. Также можно привести в качестве примера премьерный показ спектакля "Касатка" по пьесе А. Толстова на сцене Малого театра. Эту комедию Алексея Толстого на сцене Малого театра представил режиссер Виталий Иванов. Говоря о сценографии спектакля, можно отметить следующее: если это не антреприза с ее вечными кроватями и парой стульев, а любой мало-мальски серьезный театр, то он готов предложить публике не просто изящное визуальное сопровождение действия, но и некий образ конкретного спектакля. Художник Александр Глазунов - мастер опытный и талантливый. А в Малом вообще любая декорация способна снискать отдельные аплодисменты. Так и в "Касатке". Лишь только во втором акте распахивается занавес, как зал взрывается овацией от несказанной красоты усадебного пленэра. Но проблема в том, что подобный антураж уместен практически в любом спектакле, в нем нет нерасторжимой связи именно с сегодняшней интерпретацией "Касатки", нет какой-либо ярко выраженной идеи конкретного спектакля. Как, впрочем, и саму эту режиссерскую идею тут вряд ли обнаружишь. Для Малого, правда, где главная персона - актер, а не постановщик, это простительно, хотя вновь не вписывается в современный театральный контекст. Также можно отметить сценографию театрального художника Готтфрида Пильца к опере Йорка Хёллера "Мастер и Маргарита" (по роману М. Булгакова). Премьера оперы состоялась в Кельне в 1991 году. Сценография Пильца носит символический характер: он не выстраивает на сцене декорации, подражающие окружающей действительности, будь то пейзаж или интерьер, и не одевает героев в соответствующие времени и национальности костюмы, но создает пространство, которое моделируется преимущественно светом и тенью. На сцене, лишенной "качеств", действуют не персонажи без свойств, но предельно современные люди. Можно также рассмотреть сценографию балета С. Прокофьева "Золушка" (Петербургский Мариинский театр, художественный руководитель В. Гергиев, авторы декораций И. Уткин, Е. Монахов) Логично ожидать от декораций к балету Прокофьева "Золушка" прямого иллюстрирования сюжета - милая сказка Шарля Перро рождает в воображении сказочные дворцовые интерьеры с отчасти детским, пышно-волшебным оттенком. Но это относится только к сюжету, что же касается музыки Сергея Прокофьева, то она совсем не такая уж безмятежная и волшебная. В постановке "Золушки" характер декораций может показаться неожиданным -- резким, структурным, а иногда даже вызывающим. Такой характер сценографии вызван прежде всего тем, что она осуществлена архитекторами, а не театральными художниками. Архитекторы хотели создать именно пространство "Золушки", а не просто декорацию для сказки. И потому, до начала работы, подвергли музыку и сюжет тщательному анализу. В результате поиска, который включал в себя даже попытку написать либретто заново, авторы решили, что действие балета происходит вовсе не в Средневековье и даже не в эпоху Возрождения, а в абстрактном XX веке "вообще". Это решение, найденное или "услышанное" в музыке Прокофьева и поддержанное постановщиком балета Алексеем Ратманским и художником по свету Глебом Фельштинским, определило непривычный стиль сооружений и тканей на сцене Мариинского театра. Этот же ход позволил автору костюмов, архитектору Елене Марковской одеть героев "Золушки" в некие одежды, несколько неопределенно указывающие на весь период между двумя мировыми войнами: то ли это "передовые" двадцатые годы, чуть-чуть сдобренные придворным лоском, толи "шикарные" тридцатые, но с усиленной богемностью. Декораторов Илью Уткина и Евгения Монахова традиционно относят к "бумажникам", участникам и даже лидерам движения конца 1970-х - начала 1980-х годов, в котором русская проектная, "бумажная" архитектура оказалась способной говорить своим языком, фантастическим, свободным и одновременно - умным и ироническим. Приглашая архитекторов-"бумажников" в театр, дирекция явно рассчитывала на получение "офортов во всю сцену" в виде задников, то есть на ту же ожидаемую сказочность, но с ощутимым современным акцентом. Архитекторы пошли дальше, пытаясь создать свой мир с помощью немногих, но сильных приемов. Так как эти приемы развиваются на протяжении спектакля, мы попытаемся рассмотреть их в той последовательности, в которой они  оявляются. Сначала занавес. По своему характеру он является, может быть, самым "бумажным" из всего, что сделано в "Золушке". На занавесе изображен темный ночной город с сотнями светящихся окон. Город явно большой, высокий, здания его уходят за верхний обрез ткани. Архитектура смутная, но можно заметить арочную форму окон и обобщенные фронтоны. То ли Нью-Йорк, то ли Лондон эпохи ар деко. В одном из верхних углов светится окно Золушки, которая, оказывается, живет, как и мы, в мегаполисе. Или жила относительно недавно - ведь если действие происходит в межвоенный период, то героиня принадлежит к поколению наших бабушек. Мрачноватое такое начало.Занавес открывается и появляется основная сцена, по бокам которой поставлены две крупные конструкции с ярусами и лесенками. Задник нейтральный, а над средним пространством висит какая-то решетка. По конструкциям все время кто-то взбирается, в середине сцены танцуют, задник меняет цвет. Никаких офортов, все жестко, структурно, иронично. Постмодернизм получается, но не на тему классики, а на тему Мейерхольда и конструктивизма. Спустя какое-то время на сцене появляется еще одна конструкция: между двух столбов подвешен большой металлический круг со спицами. Это часы, возвышающиеся над сценой и символически ведущие отсчет времени для героини. Этот простой круг на опорах принадлежит к той же стилистике, что и ярусные конструкции по сторонам сцены - сильная, "конструктивистская" (читай - модернистская) форма, определяющая пространство сцены и почти перетягивающая внимание зрителя с деталей действия на себя. Следует отметить, что сначала Уткин и Монахов проектировали часы в гораздо более затейливых, сказочных и барочных формах - с завиточками, волютами. Но в окончательном варианте ясность и жесткость одержали верх. Но примерно в середине спектакля появляется нечто совершенно новое: задник с перспективно уходящей гигантской сводчатой галереей. Эта галерея вдруг укрупняет пространство, усложняет действо и создает мрачный и величественный фон для сцены бала. Классика здесь антиутопическая, привкус у нее горький и совсем не сказочный. Загалерея то фланкирован конструктивистскими лесенками-площадками, то освобождается от них. Часы меняют положение и превращаются в люстру, а люстра то тревожно мигает, то угрожающе крутится опять уже в виде часов, ускоряя время. Потом исчезает зал, сменяясь туманными деревьями парка, над которыми то плывут облака, то светит луна. Ближе к концу исчезают и часы, время почти останавливается, близится хэппи-энд, который предваряется промежуточным полупрозрачным занавесом. Сценографических ходов в спектакле довольно много, причем обеспечены они различными сочетаниями немногих приемов: люстрой-часами, залом-галереей, конструкциями по сторонам и задниками. Но этого набора хватает для постоянных вариаций, сопровождающих все действие, для смены планов и пространств, не столько прикладных и иллюстративных, сколько сюжетных и почти самостоятельных. И все же самой запоминающейся в сценографии "Золушки" оказывается именно бесконечная галерея с суровыми и даже хищными классическими формами. Этот зал - своеобразный ключ к декорациям спектакля. Архитекторы изо всех сил создают осовремененную сказку с решетчатыми конструкциями, грозными часами, которые, как оборотень, превращаются во что-то еще, с мигающим светом задников, меняющих окраску. Однако "собирает" действие одно архитектурно, ордерно, классически упорядоченное пространство, куда-то уводящее взгляд со сцены. Этот путь, этот коридор с просветом в конце мог бы сиять и прельщать взгляд продуманными барочными или неоренессансными формами. Вместо этого он подавляет сцену своими объемами, вознесенными на необычную, сказочную высоту. Тяжкая поступь пилонов как-то отменяет и неминуемый счастливый конец, и горестные хлопоты вначале. Также можно отметить постановку оперы "Руслан и Людмила" Мариинским театром в сценографии бельгийского художника Тьерри Боске. Этот сценограф, воссоздавший декорации и костюмы по эскизам Коровина и Головина к знаменитому мариинскому спектаклю 1904 года, проделал адову работу. Он не только провел полгода в мастерских театра над прорисовкой деталей, но и лично объехал магазины Европы и Нью-Йорка, выбирая ткани для всех костюмов к "Руслану". Буйство красок, представленное Тьерри Боске, срывало громы аплодисментов на премьере в 1994 г. Бельгиец выступил в этой своей работе превосходным стилистом: сцена дышит первозданным колоритом русского модерна, напоминая и о византийской роскоши палат, и о сумраке былинных дубрав. [23; стр. 96]

   Если  пытаться представить картину современной мировой сценографии в ее полном объеме, то в ней существуют не только эти две тенденции, - она складывается из неохватного множества самых разнородных индивидуальных художественных решений. Каждый мастер работает по-своему и создает самое различное оформление сценического действия - в зависимости от характера драматического или музыкального произведения и от его режиссерского прочтения, что и является методологической основой системы действенной сценографии.

В работе "Сценография в театральном  искусстве" - Шеповалова В.М. мы можем  ознакомиться с построением экспозиции. Композиционные уровни сценографии. Три  вида закономерностей материала  пространственных видов искусств в  сценографии образуют три композиционных строя спектакля:    (1) Архитектонику спектакля, как взаимоотношение масс, где композиция спектакля строится на основе закономерности распределения масс, тяжести, весовых взаимодействий в пространственном построении. В спектакле это выражается как: (а) Организация общего театрального пространства; (б) Организация сценического пространства; (в) Актерский ансамбль в пространственных взаимоотношениях.                                                                (2) Пластика спектакля, строящегося на основе материала «пластика», пластической разработанности, углубленности сценического пространства, в ее связи с пластической игрой актеров. И выражается в спектакле как: (а) Пластика форм; (б) Пластика актера и пластика мизансцен; (в) Взаимодействие актерской пластики с пластикой сценического пространства.                                                                                                          (3) Свет в спектакле, его светоцветовое состояние, где учитывается закономерность распределения света в сценическом пространстве, его влияние на цветовую определенность предметного мира сцены, колористическое единство. Это выражается в сценическом произведении как: (а) Сценический свет, учитывающий общую световую насыщенность спектакля; (б) Цветовая определенность спектакля; (в) Светоцветовое взаимодействие.

Взаимодействие композиционных уровней сценографии в спектакле. Три композиционных строя сценографии образуют три архитектонических уровня. Первый – распределение масс в пространстве. На его основе строится второй композиционный уровень, который учитывает выявление масс в их светоцветовых взаимоотношениях. Третий уровень предполагает пластически углубленную детализацию масс пространства, в динамике движения. Эти композиционные уровни, формирующие каждую сценическую деталь, включая и актера, находятся в постоянной взаимной корректировке друг друга. В театральном произведении три композиционных уровня организуют каждую сценическую деталь, формируя художественно значимое пространство конкретного спектакля. В силу этого можно говорить об актере как определенной массе сценического пространства, находящейся во взаимодействии с другими массами этого пространства, об актере как цветовом пятне в общем колорите пространства сцены, и об актере как динамически развивающейся пластике, действующей в пластически углубленном пространстве сценического представления. Только взаимодействие всех трех композиционных уровней в динамике реального движения, центральной силой которой является актер, создается сценографическая целостность театрального произведения, в конечном счете, целостность всего произведения театрального искусства. [10; стр 104]

1.2 История сценографии

Истоки сценографии - в предсценографии  действ ритуально-обрядового предтеатра (как древнейшего, доисторического, так и фольклорного, сохранившегося лишь в своих остаточных формах до наших дней). Уже тогда в предсценографии  проявился «генетический код», последующая  реализация которого определила основные стадии исторического развития искусства  сценографии от античности до наших  дней. В этом своеобразном «генетическом  коде» заложены все три главные  функции, которые сценография способна выполнять в спектакле: персонажная, игровая и обозначающая место  действия. Персонажная - предполагает в себе включение сценографии  в сценическое действие в качестве самостоятельно значимого материально-вещественного, пластического, изобразительного или  какого-либо иного (по средствам воплощения) персонажа - равноправного партнера исполнителей, а зачастую и главного действующего «лица». Игровая функция - непосредственно в непосредственном участии сценографии и ее отдельных  элементов (костюм, грим, маска, вещественные аксессуары) в преображении облика актера и в его игре. Функция  обозначения места действия заключается в организации среды, в которой происходят все события спектакля.

Персонажная функция была преобладающей  на стадии предсценографии. В центре ритуально обрядовых действ находился  объект, воплощавший образ божества или некоей высшей силы: разные фигуры (в том числе и античные скульптуры), всевозможные идолы, тотемы, чучела (Масленица. Карнавал и пр.), разные виды изображений (включая те же настенные рисунки  в древних пещерах), деревья и  другие растения (вплоть до современной  новогодней елки), костры и прочие виды огня, как воплощение образа солнца.

Одновременно предсценография  выполняла и две другие функции, - организации места действия и  игровую. Место действия ритуальных акций и представлений было трех типов. Первый тип, это (обобщенное место  действия) - наиболее древний, рожденный  мифопоэтическим сознанием и  несущий в себе семантический  смысл мироздания (квадрат - знак Земли, круг - Солнца; разные варианты вертикальной модели космоса: мировое древо, гора, столп, лестница; ритуальный корабль, ладья, лодка; наконец, храм, как архитектурный  образ вселенной). Второй тип (конкретное место действия) это окружающая человека среда его жизни: природная, производственная, бытовая: лес, поляна, холмы, горы, дорога, улица, крестьянский двор, сам дом  и его внутреннее помещение - светлица. И третий тип (предсценный) - являлся  ипостасей двух других: сценой могло  стать любое пространство, отделенное от зрителей и становящееся местом для игры. Происходит формирование привлекательного образа музея, расширение его аудитории за счет использования  художественно-выразительных информационных средств, учет объективных потребностей людей в свое свободное время  сочетать познание с развлечением заставляет современные музеи использовать зрелищно-игровые и иные методики организации поведения и деятельности своих посетителей.

Со временем характер сценографии  немного видоизменился, она стала  применятся в абсолютно разных областях человеческой жизни, уже не осталось такой деятельности которую бы она  не затронула…В нашем прогрессивном  обществе музеям и выставочным комплексам приходится придумывать новые способы  привлечения людей, т.к. в наш век  информационных технологий проще щелкнуть мышкой по ссылке и вот, ты уже находишься на сайте музея и знакомишься  с его историей, с эго экспонатами…В  общем сценография служит, в некотором  роде для привлечения людей. Уместным окажется вопрос «каким образом это  происходит в наше время?» Этот вопрос задали бы большинство людей, и отсюда можно сделать вывод что, эта  тема нуждается в дальнейшей разработке. Современные музеи все чаще выходят  за рамки привычного экскурсионного показа и становятся инициаторами и  проводниками оригинальных форм социально-культурной деятельности.

Формы и методы экспозиционной коммуникации, как и всякой другой, следует четко  ориентировать на потребителя, в  данном случае - на посетителя музея. А  это конкретный человек, со своими запросами, уровнем знаний, жизненным опытом. Вместе с тем, эта работа, особенно с молодежью, основана на принципе добровольности и должна учитывать не только наиболее ярко выраженные интересы, но и стимулировать  развитие интересов, которые проявляются  недостаточно: приобщение к культурным ценностям и развитие социальной активности. Запросы и потребности  посетителей могут удовлетворяться  при помощи дополнительных интерпретирующих средств, например, с использованием художественно-образной организации  информации.

Обратимся непосредственно к книгам об античности и средних веков. Проанализируем игровую сценографию, из книг о древней  Греции, о древнем Риме и т.д., и  мы видим что с этого момента  начинается уже собственно театр, как  самостоятельный вид художественного  творчества, и начинается игровая сценография, как исторически первая система оформления его спектаклей. Вместе с тем в древнейших формах театральных представлений, особенно в античных и восточных (остававшихся наиболее близкими к ритуально обрядовому предтеатру) продолжали занимать существенное положение, с одной стороны, сценографические персонажи, а с другой, - обобщенные места действия, как образы мироздания (например, орхестра и проскениум в древнегреческой трагедии). Возрастание доли игровой сценографии происходило по мере исторического движения театра от мифопоэтического к светскому. Пиком этого движения стали рожденные эпохой Возрождения итальянская комедия дель арте и театр Шекспира. Именно здесь система оформления спектаклей, основанная на игре-действии-манипулировании актеров с элементами сценографии, достигла своей кульминации, после чего на несколько веков (вплоть до 20 в. включительно) сменилась иной системой оформления - декорационным искусством, главной, функцией которого стало создание образа места действия. [20; стр 126]