Утопические представления об обществе и государстве

Этот же фактор, согласно Сен-Симону, создает предпосылки наступления позитивной стадии, на которой человечество сумеет организоваться в общество, «наиболее выгодное наибольшей массе». Радикальное преобразование старого строя Сен-Симон предлагал начинать с частичных реформ: с устранения наследственной знати, выкупа земель у владельцев, не занимающихся сельским хозяйством, облегчения положения крестьян и т. п. После такой постепенно проведенной работы можно будет взяться за Капитальную переделку политического строя, т. е. отстранить от власти непроизводительные классы (феодалов и «посредствующий класс»: юристов, военных, землевладельцев-рантье) и передать руководство политикой в руки самых талантливых «индустриалов», представителей «промышленного класса».

Говоря о необходимости  передачи управления государством, экономикой высокоталантливым лицам из числа «индустриалов», Анри Сен-Симон разумел под ними «наиболее видных промышленников», а вовсе не «людей из народа». Что касается непосредственно народа, то ему, согласно убеждению Сен-Симона, незачем вмешиваться в дело реорганизации общества. Введение на позитивной стадии истории системы индустриализма не потребует разрушения традиционных государственно-правовых форм. Останется институт монарха, сохранятся правительство (министерства) и представительные учреждения. Но вся полнота светской власти реально концентрируется во вновь созданном парламенте — Совете промышленников.

По Сен-Симону, частнособственнические отношения вполне совместимы с системой индустриализма. Она отнюдь не посягнет на индивидуальные капиталы заводчиков, торговцев, банкиров, не уничтожит прежнего деления «промышленного класса». Однако индустриализм превзойдет существующий буржуазный строй. Превзойдет он его тем, что превратит страну в единую, централизованно управляемую промышленную ассоциацию. Эта ассоциация будет жить в соответствии с разумно составленным планом комбинированной производственной деятельности, выполняемой всем обществом.

Конечно, приведенная  позиция Сен-Симона объективно отвечала определенным интересам промышленной буржуазии. Но она отвечала им постольку, поскольку эти интересы тогда еще совпадали с потребностями всемерного развития производительных сил общества. Такое развитие, сулившее громадный рост общественного богатства, казалось Сен-Симону главным путем освобождения трудящихся от обрушившихся на них бедствий капитализма. Апологетом экономических, узкокорыстных интересов буржуазии Сен-Симон никогда не выступал.

Планомерная координация  усилий индивидов, различных социальных групп, строгие централизация и дисциплина дадут, согласно Сен-Симону, возможность с максимальной эффективностью употребить обязательный для всех труд на благо нации, оградят общество от бесполезных трат энергии и материальных средств. Те же самые факторы сделают излишними в качестве целей общественной организации обеспечение свободы, гарантирование личных прав, поддержание справедливого порядка и т. п. Поэтому при системе индустриализма, как полагал Сен-Симон, отпадет необходимость в обременительных обществу политических институтах разного рода со всеми их многочисленными учреждениями и должностями.

Эта система до предела  ограничит политическое властвование в собственном смысле слова и  сведет политику, деятельность центральных органов по преимуществу лишь к простому администрированию: управлению вещами и производственными процессами. Она доставит «людям наибольшую меру общей и индивидуальной свободы».

Данную идею можно  было бы, пожалуй, толковать как определенное предвосхищение мысли об отмирании  государства. Этому, однако, мешает четкая сен-симоновская установка на усиление в условиях индустриализма централистических начал в управлении обществом, на все большее сосредоточение власти в руках нескольких сверходаренных промышленников и ученых. Абсолютизация вождистских функций руководителей и организаторов производства, чрезмерное выпячивание роли интеллектуальной элиты и одновременно равнодушное отношение к проблемам развития демократии, расширения самоуправления, утверждения реального народовластия уводили рассматриваемую идею далеко в сторону от пути, ведущего к научной концепции отмирания государства [1].

Благородство конечных помыслов А. Сен-Симона бесспорно. Его  искреннее желание помочь социальной эмансипации пролетарских масс очевидно. Но он допустил трагический просчет, намереваясь освободить их от ига эксплуатации, гнета нищеты, тягот безработицы и т. п. помимо них самих, без применения ими совершенно необходимых для этого политико-юридических средств и процедур.

Если Анри Сен-Симон признавал важность вопросов, связанных с публичной властью, и считался с необходимостью их определенного решения для установления и торжества новых принципов человеческого общежития, то иным было отношение к этим же вопросам другого великого французского социалиста-утописта - Шарля Фурье (1772—1837). Они его мало интересовали. Политика и политическая деятельность представлялись ему бесполезным занятием.

Фурье гордился тем, что  обнаружил аналогию четырех движений (материального, органического, животного и социального) и выявил их основу — «всеобщий закон тяготения и притяжения». В обществе этот универсальный закон действует через игру многообразных людских страстей. Они заложены в человека богом с целью обеспечить людям свободное их удовлетворение. Вскрыть, описать и классифицировать страсти - значит наметить единственно истинный путь радикального исправления общества, найти наиболее верное средство, способное обеспечить введение нового социального порядка.

Его приход, согласно точке  зрения Фурье, уже не за горами. Само поступательное движение истории подводит к нему. Первая из ее четырех фаз (своего рода детство человечества) близится к концу. Она завершается периодом цивилизации, который несет с собой возможности гармонического и вполне счастливого существования людей. Подготовив необходимые предпосылки (материальные, социально-культурные, духовные) для наступления такой жизни, цивилизация, однако, в начале XIX века двинулась вспять. Прежние достижения, сослужившие пользу человечеству, стали приносить ему вред. Завоеванная свобода оборачивается, в частности, торговой анархией, а последняя, в свою очередь, толкает к монополии торговых компаний. Свергнутая тирания феодалов-дворян уступает место тирании союзов крупных собственников-капиталистов. Каждый индивид оказывается в состоянии войны с коллективом. При строе цивилизации бедность рождается из самого изобилия. Фактически Фурье здесь изображает порочный круг непреодолимых и постоянно возобновляемых противоречий, в котором очутился капитализм.

Резкой, бичующей критике  подверг Фурье политико-юридическую систему буржуазного общества. Он осуждает современное ему государство за то, что оно всегда оказывается на стороне богатых и рьяно защищает их господствующее положение в обществе. Те, кто держит в своих руках бразды правления, вооружают небольшое число бедных рабов (то есть рабски угнетаемых трудящихся) и с их помощью принуждают к повиновению массы безоружных бедняков. Бедный класс, совершенно оттесненный от власти, лишен политической и социальной свободы. Государство, столь сурово и предвзято относящееся к бедным, покорно идет на поводу интересов привилегированного меньшинства — людей, обладающих богатством. Характернейшим признаком цивилизации является «тирания индивидуальной собственности над массой» (так Ш. Фурье именовал всевластие буржуазной частной собственности).

Провозглашенные в декларациях и законах различные права и свободы в условиях господства частнособственнических отношений остаются, по мнению Фурье, для подавляющего большинства индивидов лишь написанными на бумаге пышными фразами. Он считает (и это делает честь его проницательности), что общество должно в первую очередь официально признать и реально обеспечить «право на труд, которое воистину неосуществимо при цивилизации, но без которого ничего не стоят все остальные права» («Утопический социализм. Хрестоматия.» стр. 247).

Оценивая строй цивилизации (особенно в последней ее стадии) как ненормальный, Фурье попытался на свой лад определить надежный способ избавления от него. Политические средства и методы, которые были опробованы в период французской революции конца XVIII века, он решительно отверг. Мотив - данная революция не смогла провести коренные преобразования общества в интересах трудящихся масс. Ни народный суверенитет, ни всеобщее избирательное право, ни республиканские учреждения и не изменят жалкого положения народа. Оно круто изменится, если только основу общества составят ассоциации - производственно-потребительские товарищества, в которые будут входить члены различных социальных групп (собственники и пролетарии, люди свободных профессий, рабочие и земледельцы и т. д.).

Ячейкой ассоциативного строя - этого «нового хозяйственного и социетарного мира» - станет фаланга. Сеть фаланг (коллективов примерно в 1600 человек каждый), принципиально одинаково организованных, в общем друг от друга не зависимых и самодовлеющих, покроет все страны, континенты, земной шар в целом.

«Новый хозяйственный  социетарный мир» (1829 г.) Фурье не предусматривает обобществления всех средств производства. Фаланги определенным образом «наследуют» частную собственность, нетрудовой доход, сохраняют известное имущественное неравенство. Однако формы труда (промышленного и земледельческого), обслуживания и воспитания таковы, что позволяют членам фаланги увеличить общественное богатство до колоссальных размеров, гармонизировать интересы коллектива и индивида, постепенно стереть классовые антагонизмы, зажить дружно, свободно предаваясь своим страстям и склонностям.

Личная свобода каждого  — первая заповедь существования фаланги. Она «не допускает никакого принудительного устава, никаких монастырских стеснений». Для Фурье свобода является большей ценностью, чем равенство. Разумеется, равенство личных свобод он ставит очень высоко. Ему претит такое равенство, которое базируется не на свободе, а обеспечивается лишь суровой и скрупулезной регламентацией всех сторон жизни людей. Фаланга знает, конечно, свои общеобязательные нормы, но они издаются с согласия всего коллектива и потому соблюдаются всеми сознательно, добровольно.

Как уже отмечалось, фаланги  у Фурье - автономные и не зависящие друг от друга социальные образования. Они не связаны между собой в единую целостную систему, хотя и координируют свою деятельность. Центральная власть и ее аппарат, которые все же сохраняются в будущем обществе, не имеют никакого права серьезно вмешиваться во внутреннюю жизнь фаланг, опекать их, руководить ими. Эта грешившая анархизмом установка Фурье явно шла вразрез с объективными тенденциями политического развития, происходившего в новое время [1].

Данная установка, а равно идеи Фурье касательно мирного сотрудничества труда и капитала в рамках фаланги, расчеты на переход к новому общественному порядку посредством благотворительных мер власть и богатство имущих были по своей социальной сути утопическими мелкобуржуазными представлениями. Они не отвечали классовым интересам и чаяниям пролетариата. Но глубокие мысли того же Шарль Фурье о коллективном производстве, свободном труде, об устранении противоположности города и деревни, противоречий между физическим и умственным трудом, о всеобщем равноправии и гарантировании каждому в будущем обществе возможности свободного всестороннего развития и т. п. вполне соответствовали гуманистическому духу социализма, его ценностям и целям.

По сравнению со своими французскими современниками Анри де Сен-Симоном и Шарлем Фурье крупнейший английский социалист-утопист Роберт Оуэн (1771—1858) выступил уже в период промышленной революции и вызванного ею обострения классовых антагонизмов, присущих капиталистическому обществу. Эти обстоятельства, а также ряд фактов биографического порядка обусловили специфику системы оуэновских реформаторских воззрений. Она сложилась к 20-м годам XIX века; в последующие десятилетия ее развивал и комментировал как сам Оуэн, так и его сторонники.

Центральное звено этой системы взглядов — учение о характере человека. Оуэн исходил из того, что человеческий характер есть результат взаимодействия природной организации индивида и окружающей его среды, которая играет в таком взаимодействии главную роль. Подобным же образом, то есть под определяющим влиянием внешних условий жизни, формируются характеры целых общественных классов. Оуэн был уверен в том, что предложенное им учение о характере человека открывает людям истинный путь к разумному и справедливо устроенному обществу.

Если характер, сознание и судьбы людей формирует внешняя среда, а таковой являются капиталистические отношения, то как раз они ответственны за темноту и невежество масс, падение нравов, господство духа алчности и ненависти, ответственны за искалеченные всевозможными пороками человеческие жизни. Основной виновник всех социальных зол - частная собственность. Роберт Оуэн гораздо энергичней и последовательней выступал против строя частнособственнических отношений, чем Анри де Сен-Симон и Шарль Фурье.

Осуждая современные ему социально-экономические порядки, Оуэн вместе с тем одним из первых осознал, что имеющие место при капитализме прогресс производительных сил, рост крупной промышленности (распространение фабричной системы), подъем и широкое использование научно-технического знания порождают «необходимость иной и более высокой структуры общества». Он считал, что все эти изменения происходят объективно, согласно законам природы и являются обязательными подготовительными ступенями, «ведущими к великой и важной социальной революции, которая приближается». Именно вызревающий в лоне капитализма новый способ материального производства подготавливает людей «к пониманию и принятию иных принципов и иной практики, а тем самым — к осуществлению благодетельнейшей перемены в (человеческих) делах, какой еще не знал свет». Прозорливость и реалистичность охарактеризованной позиции Р. Оуэна, содержавшей изрядную дозу материалистического историзма, были по достоинству оценены К. Марксом.

Однако не такую позицию  занимал Оуэн тогда, когда обращался к проблеме средств и методов осуществления упомянутой «благодетельной перемены в человеческих делах». Тут он рассчитывал прежде всего на революцию в сознании людей, которую могут произвести пропаганда основных истин «науки о формировании характера», а также примеры практического создания отдельных частей «более высокой структуры общества» в рамках наличной «иррациональной», «дурной системы лжи, бедности и несчастья». Оуэн надеялся, например, на то, что с помощью юридических законов, издаваемых государством частных собственников, можно будет в некоторой степени подойти к проведению обширных реформ в пользу трудящихся. Он выступал, в частности, за «гуманное фабричное законодательство», ратовал за общенациональную систему «воспитания бедных, низших слоев населения с санкции правительства, но под наблюдением страны и при ее руководстве» («Утопический социализм. Хрестоматия» стр. 336).

Роберт Оуэн был весьма озабочен тем, чтобы уже начавшаяся (по его мнению) революция обрела форму исключительно мирных и постепенных преобразований. При этом он очень хотел избежать двух вещей: во-первых, превращения революции в насильственный переворот; во-вторых, совершения революции во мраке бескультурья темными, невежественными людьми. Ему казалось, что акты насилия и развязываемый социальный хаос лишь усугубят и без того ужасное состояние общества, отбросят человечество назад, задержат наступление светлого царства разума. Такой итог окажется фатально неминуемым, если вдобавок революцию станут делать люди, для этого совершенно неподготовленные, обуреваемые жаждой классового возмездия. «Как бы ни были существующие системы безумны, - утверждал  Оуэн, - их нельзя разрушать руками людей некомпетентных и грубых» («Утопический социализм. Хрестоматия» стр. 339).