Архипелаг гулаг

 Когда же стройная эта теория опускалась на лагерную землю, выходило вот что самым заядлым, матерым блатникам передавались безотчетная власть на островах Архипелага, на лагучастках и лагпунктах, - власть над населением своей страны, над крестьянами, мещанами и интеллигенцией, власть, которой они не имели в истории, никогда ни в одном государстве, о которой на воле и помыслить не могли, - а теперь отдавали им всех прочих людей как рабов. Какой же бандит откажется от такой власти...

 Нет уж, - говорит Солженицын, - ни от каменя плода, ни от вора добра. Построив государственную систему, все советское общество по законам ГУЛАГа, теоретики и практики коммунизма фактически перевоспитали - с помощью блатняков - огромную массу трудящихся и партгосруководителей в блатных. Пронизанный блатной моралью, эстетикой, представлениями о труде, управлении и самоуправлении и т.п., Архипелаг ГУЛАГ основан на отрицании мира фраерского. Солженицын поясняет Фраерский значит - общечеловеческий, такой, как у всех нормальных людей. Именно этот общечеловеческий мир, наш мир, с его моралью, привычками жизни и взаимным обращением, наиболее ненавистен блатным, наиболее высмеивается ими, наиболее противопоставляется своему антисоциальному антиобщественному коблу. В отрицании, отвержении всего нормального, общечеловеческого, нравственного, культурного органически сошлись уголовники и гэбисты, большевистские функционеры и теоретики бесправного и беззаконного государства. Больше всего их роднило между собой, по мнению Солженицына, вот это паразит не может жить в одиночестве. Он должен жить на ком-нибудь, обвиваясь.

 Свой позорный вклад внесли  в оправдание - нет, неточно! - в  воспевание, настоящую апологию  усовершенствованного рабства, лагерной  перековки нормальных людей в  блатняков, в безымянный наиболее скверный людской материал - советские писатели во главе с автором Несвоевременных мыслей Горьким. В гнездо бесправия, произвола и молчания прорывается сокол и буревестник! первый русский писатель! вот он им пропишет! вот он им покажет! вот, батюшка, защитит! Ожидали Горького почти как всеобщую амнистию. Начальство лагерей прятало уродство и лощило показуху.

 Кто же противостоит в  книге Солженицына Архипелаг  ГУЛАГ чекистам и уркам, благонамеренным и слабакам, теоретикам и певцам перевоспитания людей в зэков Всем им противостоит у Солженицына интеллигенция. С годами мне пришлось задумываться над этим словом - интеллигенция. Мы все очень любим относить себя, к ней - а ведь не все относимся. В Советском Союзе это слово приобрело совершенно извращенный смысл. К интеллигенции стали относить всех, кто не работает (и боится работать) руками. Сюда попали все партийные, государственные, военные и профсоюзные бюрократы... -перечисляемый список длинен и тосклив. А между тем ни по одному из этих признаков человек не может быть зачислен в интеллигенцию. Если мы не хотим потерять это понятие, мы не должныегоразменивать.Интеллигентнеопределяется профессиональной принадлежностью и родом занятий. Хорошее воспитание и хорошая семья тоже еще не обязательно выращивают интеллигента. Интеллигент - это тот, чьи интересы и воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понуждаемы внешними обстоятельствами и даже вопреки им. Интеллигент это тот, чья мысль не подражательна.

 Размышляянадтрагическимисудьбамиотечественной интеллигенции, изуродованной, онемевшей, сгинувшей в ГУЛАГе, Солженицын неожиданно приходит к парадоксальному открытию...Архипелаг давал единственную, исключительную возможность для нашей литературы, а может быть - для мировой. Небывалое крепостное право в расцвете XX века в этом одном, ничего не искупающем смысле открывало для писателей плодотворный, хотя и гибельный путь. Этот путь, пройденный самим автором, а вместе с ним еще несколькими интеллигентами - учеными, писателями, мыслителями (буквально считанные единицы уцелевших!) - путь подвижничества и избранничества. Поистине крестный путь! Евангельский путь зерна...

 Миллионы русских интеллигентов  бросили сюда не на экскурсию  на увечья, на смерть, и без  надежды на возврат. Впервые  в истории такое множество  людей развитых, зрелых, богатых  культурой оказались без придумки  и навсегда в шкуре раба, невольника, лесоруба и шахтера. Так впервые  в мировой истории (в таких  масштабах) слились опыт верхнего  и нижнего слоев общества! Растаяла  очень важная, как будто прозрачная, но непробиваемая прежде перегородка,  мешавшая верхним понять нижних жалость. Жалость двигала благородными соболезнователями прошлого (и всеми просветителями) - и жалость же ослепляла их. Их мучили угрызения, что они сами не делят этой доли, и оттого они считали себя обязанными втрое кричать о несправедливости, упуская при этом доосновное рассмотрение человеческой природы нижних, верхних, всех.

 Только у интеллигентных  зэков Архипелага эти угрызения наконец отпали они полностью делили злую долю народа! Только сам став крепостным, русский образованный человек мог теперь (да если поднимался над собственным Горем) писать крепостного мужика изнутри.

 Но теперь не стало у  него карандаша, бумаги, времени  и мягких пальцев. Но теперь  надзиратели трясли его вещи, заглядывали в пищеварительный  вход и выход, а оперчекисты - в глаза...

 Опыт верхнего и нижнего  слоев слились но - носители слившегося  опыта умерли...

 Так невиданная философия  и литература еще при рождении  погреблись под чугунной коркой  Архипелага.

 И лишь единицам было дано - историей ли, судьбой, Божьей  волей - донести до читателей  этот страшный слившийся опыт  интеллигенции и народа. В этом  видел свою миссию Солженицын. И он её выполнил. Выполнил, несмотря  на протесты власть предержащих. В этом выразилась основная идея его творчества донести до читателя чудовищную жизнь миллионов ни в чем не повинных людей, в большинстве своем крестьянства и часть интеллигенции, и другую сторону реальности - блатной мир, правящий в этой системе. А.И.Солженицын отразил по крайней мере основные вехи времени массовых репрессий, художественно исследовал проблему лагеря как феномена, определяющего характер государства, поставил определенные вопросы, на которых нет однозначного ответа, есть лишь субъективные ощущения. Да, Архипелаг Гулаг - жестокое по своей реалистичности произведение, в нем много откровенно бесчеловечных эпизодов, но это необходимо. Своего рода шоковая терапия, по Солженицыну, не повредит, а наоборот поможет обществу. Мы должны знать и принимать историю, какой бы антигуманной она не казалась, прежде всего для того, чтобы не повторить всего сначала, пройти стороной подводные камни. Честь и хвала автору, который первый сумел изобразить то, о чем тогда и подумать было страшно. Архипелаг - это памятник не только всем погибшим в лагерном аду, это ещё и символ безрассудства властей, беспамятства нас самих. И если данное монументальное творение является общей картиной, то произведение, речь о котором пойдет далее, более подробно затрагивает именно внутренний мир человека, попавшего по ту сторону стены по нелепому обвинению.

 Один день зэка и история страны.

 Сегодня читатель иными глазами  смотрит на многие события  и этапы нашей истории, стремится  более точно и определенно  их оценить. Возросший интерес  к проблемам недавнего прошлого не случаен он вызван глубинными запросами обновления. Сегодня настала пора сказать, что самые страшные преступления XX века были совершены германским фашизмом и сталинизмом. И если первый обрушил меч на другие народы, то второй - на свой собственный. Сталин сумел превратить историю страны в серию чудовищных преступлений против нее. В строго охраняемых документах немало позора и горя, немало сведений о проданной чести, жестокости, о торжестве подлости над честностью и преданностью.

 Это была эпоха настоящего  геноцида, когда человеку приказывали предай, лжесвидетельствуй, рукоплещи казням и приговорам, продай свой народ... Жесточайший прессинг сказывался во всех областях жизни и деятельности, особенно в искусстве и науке. Ведь именно тогда уничтожали и сажали в лагеря талантливейших русских ученых, мыслителей, писателей (в основном тех, кто не подчинился верхушке). Во многом это происходило потому, что власть боялась и ненавидела их за истинное, ограниченное намерение жить для других, за жертвенность.

 Именно поэтому многие ценные  документы прятались за толстые  стены архивов и спецхранов, из  библиотек изымались неугодные  издания, уничтожались храмы,  иконы и другие культурные  ценности. Прошлое для народа  умерло, перестало существовать. Взамен  была создана искаженная история,  которая соответственным образом  сформировала общественное сознание. Ромен Ролан в своем дневнике так написал об идеологической и духовной атмосфере в России в те годы  Это строй абсолютного бесконтрольного произвола, без малейшей гарантии, оставленной элементарным свободам, священным правам справедливости и человечности.

 Действительно, тоталитарный  режим в России уничтожил на  своем пути всех сопротивляющихся  и несогласных. Страна превратилась  в единый огромный ГУЛАГ. О  страшной его роли в судьбах  русского народа впервые заговорила  наша отечественная литература. Здесь необходимо назвать имена  Лидии Чуковской, Юрия Бондарева  и Трифонова. Но в числе первых  заговорил о нашем трагическом  прошлом А. И. Солженицын. Его  повесть  Один день Ивана Денисовича стала книгой жизненной и художественной правды, возвестившей будущий конец эпохи Сталина.

 Путь неугодных тем к читателю  тернист в любые времена. И  даже сегодня продолжают существовать  примеры, когда одну ложь подменяют  другой. Дело еще и в том,  что тоталитарное сознание не  способно к какому-либо просветлению. Вырваться из цепких клещей  догматического мышления очень  непросто. Вот почему долгие годы  серость и единомыслие считались  нормой.

 И вот, с позиций этого  слившегося опыта-интеллигенции  и народа, прошедших крестный  путь нечеловеческих испытай  ГУЛАГа, Солженицын выносит в  советскую печать свою лагерную

 повесть - Один день Ивана  Денисовича. После долгих переговоров  с властями А.Т. Твардовский  получает в октябре разрешение  Н.С. Хрущева на публикацию  Одного дня.... В 11-номере Нового мира за 1962 год повесть была опубликована, автор ее в одночасье становится всемирно известным писателем. Ни одна публикация времен оттепели, да и много лет продолжившей ее горбачевской перестройки не имела резонанса и силы воздействия на ход отечественной истории.

 Приоткрывшаяся щелка в совершенно  секретный мир сталинской душегубки  не просто раскрыла одну из  самых страшных тайн XX века. Правда  о ГУЛАГе (еще очень маленькая,  почти интимная, по сравнению  с будущим монолитом Архипелага) показала всему прогрессивному человечеству органическое родство всех отвратительных разновидностей тоталитаризма, будь то гитлеровские лагеря смерти (Освенцим, Майданек, Треблинка), или сталинский Архипелаг ГУЛАГ -те же лагеря смерти, направленные на истребление собственного народа и осененные коммунистическими лозунгами, лживой пропагандой создания нового человека в ходе ожесточенной классовой борьбы и беспощадной перековки человека старого.

 По обыкновению всех партийных  руководителей Советского Союза,  Хрущев пытался и Солженицына  использовать вместе с повестью  в качестве колесика и винтика  партийного дела. В своей известной  речи на встрече с деятелями  литературы и искусства 8 марта  1963 г. он представил открытие  Солженицына как писателя заслугой  партии, результатом мудрого партийного  руководства литературы и искусства  в годы своего собственного  правления. 

 Партия поддерживает подлинно  правдивые художественные произведения, каких бы отрицательных сторон  жизни они ни касались, если  они помогают народу в его  борьбе за новое общество, сплачивают  и укрепляют его силы.

 Условие, при котором партия поддерживала произведения, касающиеся отрицательных сторон жизни, было сформулировано Хрущевым отнюдь не случайно искусство и литература - с партийных позиций - нужны для того, чтобы помогать в борьбе за новое общество, а не против него, чтобы сплачивать и укреплять силы коммунистов, а не раздроблять их и разоружать перед лицом идеологического противника. Далеко не всем партийным деятелям и писателям, аплодировавшим Хрущеву в 1962-1963 гг., было ясно, что Солженицын и Хрущев преследовали разные цели, утверждали взаимоисключающие идеи. Если Хрущев хотел спасти коммунистический режим за счет проведения половинчатых реформ, идеологической либерализации умеренного толка, то Солженицын стремился сокрушить его, взорвать правдой изнутри.

 В то время это понимал  один Солженицын. Он верил в  свою правду, в свое предназначение, в свою победу. И в этом у  него не было единомышленников  ни Хрущев, ни Твардовский, ни  новомировский критик В. Лакшин, боровшийся за Ивана Денисовича, ни Копелев...

 Первые восторженные отзывы  о повести Один день Ивана  Денисовича были наполнены утверждениями  о том, что появление в литературе  такого героя, как Иван Денисович, - свидетельство дальнейшей демократизации  литературы после XX съезда партии ; что какие-то черты Шухова сформировались и укрепились в годы советской власти; что любому, кто читает повесть, ясно, что в лагере, за редким исключением, люди оставались людьми именно потому, что были советскими по душе своей, что они никогда не отождествляли зло, причиненное им, с партией, с нашим строем.

 Возможно, авторы критических  статей делали это для того, чтобы поддержать Солженицына  и защитить его детище от  нападок враждебной критики сталинистов. Всеми силами те, кто оценил по достоинству Один день..., пытались доказать, что повесть обличает лишь отдельные нарушения социалистической законности и восстанавливает ленинские нормы партийной и государственной жизни (только в этом случае повесть могла увидеть свет в 1963 г., да еще и быть выдвинутой журналом на Ленинскую премию).

 Однако путь Солженицына  от Одного дня... к Архипелагу ГУЛАГ неопровержимо доказывает, как уже к тому времени был далек автор от социалистических идеалов, от самой идеи советскости. Один день... - лишь маленькая клеточка огромного организма, который называется ГУЛАГ. В свою очередь ГУЛАГ - зеркальное отражение системы государственного устройства, системы отношений в обществе. Так что жизнь целого показана через одну его клеточку, притом не самую худшую . Разница между Одним днем... и Архипелагом прежде всего в масштабе, в документальной точности. И Один день..., и Архипелаг - не об отдельных нарушениях социалистической законности, а о противозаконности, точнее - противоестественности самой системы, созданной не только Сталиным, Ягодой, Ежовым, Берия, но и Лениным, Троцким, Бухариным и другими руководителями партии.

 Человек ли.. Этим вопросом задается читатель, открывающий первые страницы повести и будто окунающийся в кошмарный, беспросветный и бесконечный сон. Все интересы заключенного Щ-854, кажется, вращаются вокруг простейших животных потребностей организма как закосить лишнюю порцию баланды, как при минус двадцати семи не запустить под рубаху стужу на этапном шмоне, как сберечь последние крохи энергии в ослабленном хроническом голодом и изнуряющей работой теле - словом, как выжить в лагерном аду.

 И это неплохо удается  сноровистому и смекалистому  русскому крестьянину Ивану Денисовичу  Шухову. Подводя итог пережитому  дню, главный герой радуется  достигнутым удачам за лишние  секунды утреннего дрема его  не посадили в карцер, бригадир  хорошо закрыл процентовку - бригада получит лишние граммы пайка, сам Шухов купил табачку на два припрятанных рубля, да и начавшуюся было утром болезнь удалось перемочь на кладке стены ТЭЦ.