А.Шопенгауэр: жизнь философа и философия жизни

Именно таким образом - как протест против предельного  обесчеловечивания общества и проект нравственного спасения - трактует в конце XIX в. шопенгауэровский волюнтаризм Ф. Ницше, в ранних работах которого философия А. Шопенгауэра получает мощный сочувственный отклик. Шопенгауэр, по словам Ницше, был философским наставником «утерявших святость и подлинно обмирщенных людей»; пессимизм Шопенгауэра - «род отрицания… который есть… истечение могущественной жажды освящения и спасения жизни»*.

Шопенгауэр видит  спасение в обращении к открытой для каждого и по отношению  ко всему миру человечности, проявляющейся  в чувстве вины и сострадания  и способной преодолеть зло эгоистически замкнутого существования. Ориентация Шопенгауэра на спасительную силу морали, истолкование им сострадания как опыта всеобщей любви - ценное духовное достояние и для нашего времени, поскольку сегодня мы живем в предельно обессмысленном, лишенном традиций, немилосердном мире, в котором слишком часто успехи цивилизации оплачиваются повышением степени зарегулированности жизни, а то и кровью, увеличением угрозы существованию человека и всего живого. И поэтому нынче не столь уж парадоксальной, совсем не лишенной смысла выглядит шопенгауэровская установка на «религиозное поведение без веры в божество», его убежденность в наличии некоего неподвластного нашему произволу глубинного основания жизни, ставка на моральное освобождение человека от вещных зависимостей. Согласно Шопенгауэру, только в самом человеке, в бездне человеческого неблагополучия и неизбывных страданий берет начало стремление к освобождению от подчинения бессмысленной «воли к жизни», а это освобождение и есть «высшее благо», единственное упование и надежда.

Рассмотрим логику обоснования Шопенгауэром надежды, - как она реализуется в его  метафизике и с учетом значимости происходящей в шопенгауэровском мышлении переоценки новоевропейской философской традиции.

Критическая позиция  Шопенгауэра, отвержение им теистических тенденций послекантовского идеализма (в философии Фихте, Шеллинга, Гегеля) не в последнюю очередь была продиктована соображениями, унаследованными от Канта - сторонника понимания морали как абсолютно автономного образования. Решающим аргументом в пользу такого понимания морали является следующее соображение: если мы будем выводить значимость морального мотива из соображений пользы или ответственности перед какой-либо внешней инстанцией - скажем, перед Богом, олицетворяющим высшее благо, первую причину и конечную цель, то в этом случае разрушается логика нравственной мотивации, логика чистого бескорыстия, логика заинтересованности в добре только ради самого добра. Правда, Шопенгауэр по сравнению с Кантом в значительной мере переставляет акценты в понимании принципа автономии морали. Он хочет получить ответ на вопрос о природе того интереса, который лежит в основе моральной мотивации, о природе нравственной необходимости как особого модуса всеобщей связи явлений, или, как он это называет, «закона всеобщего основания» (подразумевая, что все совершающееся происходит необходимо), - к тому же модуса, кардинально отличного от материальной, физической причинности, которая дробит мир во времени и пространстве и предопределяет замкнуто-эгоистический горизонт человеческого существования.

Чтобы понять смысл  такой постановки проблемы основания  морали, необходимо хотя бы вкратце  воспроизвести основную линию рассуждения  в специальной работе Шопенгауэра по этике «Свобода воли и основы морали». В данной работе Шопенгауэр, опять-таки следуя за Кантом, исходит из двух основных посылок - из необходимости обходиться без метафизических предпосылок и допущения «мифических ипостасей», а также из истолкования содержания самого опыта как того, что нам дано в познании. Последнее обстоятельство, опосредованность всякого опыта познавательным отношением, означает, что у нас только два источника сведений по интересующему нас вопросу: внешний опыт, познание, ориентированное на объективный мир, и опыт внутренний, так называемое внутреннее чувство. Однако через познавательное отношение Шопенгауэру не удается выйти к решению занимающей его проблемы. Дело в том, что цепь причин и следствий (внешняя необходимость) и непонятная для нас самих самопроизвольная последовательность наших желаний (необходимость внутренняя, потребность, связанная с ощущением свободы: я делаю то, что хочу) уходят в «дурную бесконечность». Мы не можем определенно сказать, есть ли в них начало - первая причина, исходное желание - и последняя цель. И все же в нашем опыте есть нечто, что выходит за рамки познавательного отношения: ответственность, удостоверенная чувством вины, которое столь же хорошо нам известно, как и цвет, звуки, запахи, вкусовые и другие ощущения. Вместе с тем сама вина бессмысленна без свободы. Но такая свобода в определенном смысле необходима, и необходимость ее сродни необходимости физической, ибо она проявляется неизбежно, непроизвольно, ее нельзя обойти без ущерба для себя, без вины, без самоутраты; поэтому моральная свобода (как свобода, принципиально отличная от произвола) - через ее выявление в чувстве вины - единственный пункт опыта, в котором и его внешнее, объективное, и внутреннее, субъективное содержание совпадают, соединяются в целостную картину. Из этого Шопенгауэр делает вывод: моральная свобода и есть основание всего мира; или: скрытая от непосредственного познания сущность мира, изначальная воля, тождественна моральной свободе.

Логика шопенгауэровского миропонимания, таким образом, это логика подведения смыслового, ценностного основания под мироздание. В сущности, Шопенгауэр основывает свое мировоззрение на следующей оценке: на признании необходимости для человека осуществить свое моральное предназначение, необходимости привнесения в мир «человечности» как того, что исключается самой структурой этого мира, - именно так может быть истолковано шопенгауэровское понимание нравственной свободы как совершенно иного, нежели физический, порядка бытия, не совпадающего, однако, и с понятием произвола (прямо противоположного ему). Причем, по Шопенгауэру, необходимость эта заложена в самой первооснове бытия, воле. И здесь-то мы и сталкиваемся с той двусмысленностью, о которой шла речь выше. С одной стороны, по Шопенгауэру, «мы сами деятели своих деяний»; нет первой причины и последней цели, не существует провидения. С другой - изначальная воля как бы программирует необходимость и возможность морального освобождения человека.

Итак, духовная потребность  человека, потребность в исполнении им своего морального предназначения, превращается у Шопенгауэра в  объективную идеальную первооснову  мира, определяющую содержание мировых  событий. Но тогда чем принципиально  отличается его концепция от послекантовского идеализма? Существенное различие состоит в том, что Шопенгауэр индивидуализирует связь человека с мировым духовным началом. Последнее означает, во-первых, что о предопределении содержания событий со стороны духовного начала можно говорить только в том смысле, что жизнь в мире имеет искупительный, личностный смысл, но отнюдь нельзя считать, что события направлены к достижению некоего высшего состояния этого мира, который, по Шопенгауэру, остается неизменным в своих отрицательных характеристиках; во-вторых, то, что, согласно Шопенгауэру, идеальная структура мира, моральный миропорядок, существует не самостоятельно - вне зависимости от человеческой воли, а сопряжен с ней: его объективность (необходимость и всеобщность) открывается только через «обращение», моральный переворот этой воли, и потому самый уникальный акт такого обращения приобретает бытийную, а не индивидуальную только значимость, означает переворот в самом бытии.

Данную оценку подтверждает ницшевская интерпретация пессимизма Шопенгауэра, позиции мироотрицания как отражения состояния полной обессмысленности мира, в котором господствует самые грубые и злые силы, «эгоизм приобретателей и военная тирания», и как выражения потребности в новом единстве, в новой соразмерности социокультурного мира человеку, которые могут быть основаны только на свободном выборе самого человека, избавленного от иллюзии возможности воспользоваться готовым решением. Ницше пишет:… но для чего существует отдельный человек - вот что ты должен спросить самого себя, и если бы никто не сумел бы тебе ответить на это, то ты должен попытаться найти оправдание своему существованию как бы а posteriori, ставя себе известные задачи, известные цели, известное «для того». С другой стороны, неприятие Ницше умиротворяющей перспективы шопенгауэровского рецепта нравственного спасения относится к непоследовательности понимания Шопенгауэром свободы как сопряженности с иллюзорным идеальным пространством, своего рода сверхчувственным вместилищем ценностей. Ницше полагает, что свобода должна быть утверждена по сию сторону, что у нее нет и не может быть никакого идеального пространства. Более того, полное освобождение от иллюзий, согласно Ницше, предполагает преодоление морали, в связи с чем провозглашается необходимость «добродетели, свободной от морали». По Ницше, человек может утвердить свою свободу только в одиноком противостоянии миру, преодолевая свое «человеческое», мораль как коллективно-эгоистический, в его понимании, способ выживания неспособных самостоятельно бороться людей - выживания посредством консолидации и организованного существования во взаимной социальной зависимости. Ницше, таким образом, порывает с пафосом шопенгауэровской философии, наделяющей мораль статусом абсолютной мудрости и спасительного средства освобождения от этого мира - приобщения к единому бытию, идеальной Бесчеловечности. В целом у Ницше происходит кардинальный сдвиг в понимании свободы по сравнению с центральной идеей шопенгауэровской метафизики - мыслью о том, что моральная вина свидетельствует о фундаментальной самостности бытия, онтологической изначальности свободы-предназначения, которая в силу этого является для каждого человека его собственной идеально-смысловой «заданностью». Из таинственной первоосновы бытия, противостоящей множественности индивидов у Шопенгауэра, свобода, в ницшевском ее понимании, превращается в условие деятельного определения судьбы мира: испытание свободы, безоглядное духовное экспериментирование представляется Ницше судьбоносной личностной детерминантой социокультурной реальности.

Наконец, следует принять  во внимание и то, что возвращение  к первоначалу (в точке крайнего удаления от него) выполняет у Шопенгауэра  еще и культуро-творческую функцию, поскольку такое возвращение «преодолевает» дискретное время (время бесконечного становления, в котором реально одно только настоящее), восстанавливая вечность, изначальное единство времени - и утраченную целостность социокультурной коммуникации. В данном отношении показательна близость шопенгауэровского атеизма и ницшевского антихристианства: и тот и другой истолковывают обращение христианского вероучения к человеческой простоте и изначальности, к тому, что слышит ребенок и видит дитя, к потребности быть самим собою пред лицом вечности как ориентацию на возможность ухода в любой момент из исторического времени, времени «затопления чужим и прошлым»; как возможность перестать быть только мыслящими существами и созидать из жизни живую культуру: «Подарите мне жизнь, а я уж создам вам из нее культуру!», - восклицает Ницше.

Поэтому-то шопенгауэровское понимание философии как особого, все-таки искусствоподобного видения «самих вещей» (то есть видение их из первоначального, восстановленного в своем единстве времени), которым философ как «художник разума» дает имена, предваряет ницшевскую «экспериментальную» философию: и тот и другой провидят в безотрадном времени своего социокультурного мира (когда все дано, но ничего не объяснено, когда понятия плодотворности моральной ценности и метафизической системы лишены всякого смысла, и невозможно уже никакое идеальное утешение) время начала иной культуры, иной мысли и другого человека. И хотя один представляет новое обретение человеком самого себя и мира как аскетически-резинъятивный опыт, другой - как экстатический, и в том, и в другом случае раздвигающая границы нашего мира философская мысль претендует на способность «мгновенно перевернуть» всю систему человеческих стремлений.

3. Философия жизни Ф. Ницше

Фридрих Ницшеодин из тех, кто заложил основы «философии жизни» в Германии.

Среди основных идей ницшеанства  выделяется учение, которое Ницше  заимствовал непосредственно у  Шопенгауэра - это учение о воле как  первооснове всего сущего.

Это учение - волюнтаризм - впервые у Шопенгауэра оформляется  как самостоятельное направление  в философии. Волюнтаристические идеи Шопенгауэра явились одним из источников философии Ницше.

«Воля к власти» - это  одно из основных понятий ницшеанства. «Воля к власти» выступает  у Ницше движущим началом мира.

Космологические принципы у Ницше являются тем фоном, на котором провозглашаются социально-политические и этические принципы, каковые, по мнению автора, приобретут больший  вес, если предстанут как проявление вселенских, универсальных, космических  сил.

Даже предположение  о существовании мира «самого  по себе» у Ницше есть «метафизика». Термин «онтология» по отношению  к ницшеанству должен быть взят в  кавычки. Вся «онтология» Ницше - это по сути только «аксессуары» его философствования.

Теория познания Ницше  направлена прежде всего на создание благоприятного фона для проведения им социально-политических и этических принципов. По Ницше, в этом мире, где нет никакого постоянства и устойчивости «вещей», само познание обречено оставаться лишь средством полезной для субъекта выработки фикций, которые позволяют ему выжить и осуществить свою «волю к власти». «Познание работает как орудие власти», - пишет Ницше.

Тематика человека как социального существа у Ницше  разработана куда более детально, чем его «натурфилософия». Однако здесь важно подчеркнуть, что  этика Ницше детерминирована  его социально-политическими установками, которые были реальной базой его  картины мира.

Социально-политические идеи составляют ядро ницшеанства. «Космология» Ницше, представляющая собой некий  комплекс «онтологических», «гносеологических» и «этических» идей (все эти  термины приходится брать в кавычки  в силу их недостаточной адекватности применительно к ницшеанскому философствованию) есть, в конечном счете, обоснование  его социально-политических идеалов.

Мы выяснили, что  важнейшим понятием ницшеанства  является «воля к власти». Остановимся  более подробно на идеях и концепциях Ницше.

Ницше решительно осуждает господствовавшую в Европе мораль, если, конечно, пытаться превратить ее в универсальное, для всех значимое условие деятельности. Она - «сумма условий сохранения бедных, полуудачных или полностью неудачных видов человека».

Ницше пишет: «Что справедливо  для одного, вовсе не может быть справедливым и для другого; требование однообразной морали для всех ведет  ко вреду для людей высшего порядка; существуют градации между людьми и, следовательно, между видами нравственности».

Это не отрицание морали, а ее релятивизация. Он пишет: «Я объявил войну малокровному христианскому идеалу не в намерении его уничтожить… Продолжение христианских идеалов относится к числу наиболее желательных вещей среди тех, которые имеются…»

Как реакцию на христианскую «мораль рабов» Ницше провозглашает  новую «переоценку ценностей», возрождающую «мораль господ» в самой откровенной  и жестокой форме.

Сверхчеловек, по Ницше, является субъектом «новой морали». Он пишет: «Красота сверхчеловека явилась  мне, как тень. О, братья мои! Что мне  теперь боги!» Здесь - отказ от христианства, связанный с истолкованием его  генезиса как религиозной санкции  «морали рабов». На место христианской религии Ницше ставит миф о  сверхчеловеке.