Тема «потерянного поколения» в романе Р. Олдингтона «Смерть героя»

Содержание

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Имя Ричарда Олдингтона узнал свет, как только зазвучали его первые стихи. Само имя писателя в то время  произносилось Эльдингтон. Впервые  оно было названо в 1915 году Зинаидой Венгерской в статье "Английские футуристы".[1]

Олдингтон принадлежал  к послевоенному или "потерянному" поколению писателей, так как расцвет его творчества относится к 20-30-ым гг. ХХ в. Поэт, новеллист, романист, биограф, переводчик, литературовед, критик, Олдингтон был выразителем настроений "потерянного поколения", духовного смятения, вызванного войной. Некоторое время он учился в Лондонском университете, однако из-за нехватки средств не смог закончить учебу. Всю жизнь Олдингтон был неутомимым литературным тружеником. В молодости брался за переводы, критику, редактирование. [3]

Так же было и после  войны, когда он вернулся с фронта контуженным и без копейки  в кармане. Вскоре он становится рецензентом  в лондонской газете "Таймс". Еще  накануне войны Олдингтон зарекомендовал себя как писатель. Его первые стихи  были опубликованы в 1909-1912 гг., а перед уходом на фронт добровольцем он выпустил сборник стихов "Образы" (1915), переводы из древнегреческой и древнеримской поэзии. Первые произведения писателя были отмечены, но настоящий талант обнаружился позже.

Большое значение сыграла  в творчестве Олдингтона первая мировая война. В одном из писем Олдингтон так писал о значении пережитого в годы войны: "Я приобрел широту взгляда и способность общаться с широкой массой". После войны он выпустил несколько стихотворных сборников ("Образы войны", "Война и любовь"), переводил Шодерло де Лакло и Боккаччо, писал о Вольтере и Реми де Гурмоне. А в течение следующего десятилетия (1929-1939 гг.) выходят семь его романов.

"Смерть героя" (1929) - первый роман писателя, который  сразу же получил известность далеко за пределами Англии. [2]

В научной литературе творчеству Олдингтона (Aldington, 1892-1962) посвящены  многочисленные книги, монографии, статьи, эссе и т.д. Однако при всем обилии вышедших о нем работ единого  мнения по поводу особенностей структуры исследуемого романа "Смерть героя" ("Death of a hero"), его аллегорического смысла, степени иносказательности выработано не было. Большинство работ, обзор которых приводится ниже, было посвящено проблематике романа, характеристике системы его образов и анализу философской и социальной основы.

Между тем роман представляет немалый интерес в аспекте  структурного и словесного оформления материала как переходной формы  от повествовательной структуры  реализма к роману модернизма с его  открытой, свободной формообразующей структурой. Сам писатель назвал его "романом-джазом".

В 1935 г. появилось второе издание "Смерти героя" в переводе Н. Галя.

К концу 30-х годов Р. Олдингтон стал едва ли не самым  популярным современным английским писателем. Ни одна его книга не осталась без внимания критики. Искренние и страстные, проникнутые жаждой правды, его книги действительно были написаны "собственной кровью". Эту черту подметил Ч. Сноу, выпустивший в 1938 г. брошюру о его творчестве, в которой писал: "Немногие писатели обладают таким огоньком, страстным ощущением переживаемого ими наслаждения или страдания... и даром передать его с необычайной непосредственностью".

Актуальность темы вызвана  как огромной значимостью романа в литературе ХХ века, его антимилитаристской направленностью, так и недостаточной степенью исследованности его композиционной структуры, являющейся во многом знаковой для литературы ХХ века.[7]

 

 

§ 1. Жанровое своеобразие романа

 

Первая мировая война  положила предел традиции военной героики  в западной литературе. Объявление войны в августе 1914 года ещё сопровождалось всеобщим энтузиазмом, приветствовалось торжественными стихами и статьями, провозглашавшими: “мы едины в своей ненависти к врагу”; “мы рвёмся в бой”; “мы готовы принести себя в жертву”; “павшие солдаты не будут забыты”; “солдат и поэт теперь одно, и героизм — больше, чем просто слово”.¹

Но чем дольше продолжалась война, тем меньше оставалось поводов  для героических порывов в  стихах и прозе. Применение особо  эффективных средств поражения (дальнобойной артиллерии, авиации, танков, отравляющих газов), затяжной характер боёв (многомесячное сидение в окопах, сменяющееся многомесячными кровопролитными наступлениями и отступлениями), невероятная массовость сражений и тяжесть потерь — всё это подрывало самые основания военно-патриотической литературы и вело к дегероизации войны. [4]

Окончательный перелом  произошёл в 1916 году — после сражений на реке Сомме и при Вердене: потеряв  убитыми и ранеными два миллиона человек, противники остались на прежних  позициях. До Соммы ещё можно было выразить общее настроение в стихотворной молитве о самопожертвовании; “Господи, помоги мне умереть со славой”, — написал один английский поэт накануне наступления, в первый же день которого он был убит. Но после этих сражений стала гораздо уместнее молитва об избавлении, забвении и дезертирстве, прозвучавшая в одном из стихотворений Зигфрида Сассуна «Иисус, пошли мне сегодня рану!».

Первой поэтической  реакцией на ужасы войны, ещё не виданные в истории, был вопль боли и  гнева. Линия фронта разделяла поэтов-солдат, поэзия — объединяла. Английские “окопные поэты” пытались прокричать слова правды. Чтобы их услышали, они писали об агонизирующих телах, разлагающихся трупах, растущих грудах мертвецов, разъятых останках, разбросанных вдоль траншей.²

“Потерянное поколение” — это выражение американской писательницы Гертруды Стайн, подхваченное Хемингуэем и ставшее крылатым, относится  к ветеранам Первой мировой, вернувшимся  с войны, но не сумевшим освободиться от неё и приспособиться к мирной жизни.³

Уже названия романов  были говорящими: в словах «Смерть  героя» слышалась горькая, обличающая насмешка над лживой патриотической риторикой, в словах «Прощай, оружие»  — антивоенный пафос. Самое многозначное и интригующее из этих названий оказалось  у романа Ремарка — «На Западном фронте без перемен». Есть здесь и ирония: когда гибнет главный герой романа, с фронта передают именно эту стандартную сводку. Есть и антивоенный пафос — призыв к таким “переменам”, которые раз и навсегда положат войнам предел. Но важнее другое: слова “без перемен” указывают на способ повествования и философский смысл романа.[7]

Если в душах и  головах людей не произойдёт “перемен”  — внушает автор, — то “мир”  будет только затишьем перед очередным  боем в нескончаемой войне. Вслед за солдатами Первой мировой люди должны ощутить момент истины: “теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели”. “Волна” атаки “удесятеряет” силы — но для чего? Чтобы победить французов? Нет. Чтобы спастись. Эта не война немцев против французов и англичан, это война Жизни со Смертью.

Отныне Смерть угрожает не только отдельной личности, миллионам  отдельных личностей — она  угрожает всему человечеству. Вина за это лежит не только на отдельных  политиках, тысячах отдельных политиков, а на всей человеческой цивилизации: “Как же бессмысленно всё то, что написано, сделано и передумано людьми, если на свете возможны такие вещи! До какой степени лжива и никчёмна наша тысячелетняя цивилизация, если она даже не смогла предотвратить эти потоки крови…”⁴

Война, перевернувшая Европу вверх дном, показала: слова и вещи совсем не таковы, какими их видели раньше. Атака — это бегство “вперёд”. Храбрость — это десятикратный страх. Всё теперь наоборот: прежние ценности обесценились, прежние пустяки наполнились смыслом. “Высокое” и “низкое” поменялись местами: если кто-то толкует о “высоких чувствах”, то надо понимать, что это низкая ложь.⁵

Удивительная душевная тонкость пронизывает все произведения Олдингтона, а в особенности романы.

Олдингтон развил собственную свободную  поэтическую формулу. Он начал как имажист, поскольку таким способом мог выразить "сиюминутную жизнь", а это была его главная задача как художника. Эта задача стояла перед Олдингтоном и в романистике. Все его методы и композиционные приемы служили в конечном счете этой цели. [13]

Олдингтоновский же роман-джаз "Смерть героя" начинает новую литературную традицию, ведущую в постмодернизм, поток сознания. Называя свой роман "романом-джазом", автор перекидывает мост к творчеству Ф.С. Фицджеральда, который первый обнаружил определяющие черты "эпохи джаза" и отобразил их в своей прозе. Джаз - это неоднородное музыкальное явление, история которого распадается на несколько периодов. Во времена Р. Олдингтона джаз переживал пору своего детства. Теперь эту разновидность джаза называют традиционной. В основном его определяют две черты: импровизация и быстрая смена ритма, которая, в свою очередь, не позволяет музыке быть гармонической, нарушает ее лад. Импровизация присутствует и в "Смерти героя", так же как и резкие контрасты, и быстрая смена тона, калейдоскопичность сцен и событий.[8]

Жанровая природа первого романа Олдингтона довольно неоднозначна. Сам  автор, как мы знаем, назвал его "джазовым романом", имея в виду форму изложения.

"Эта книга, - писал  он в письме к Олкотту Гловеру, - не создание романиста-профессионала. Она, видимо, вовсе и не роман. В романе, насколько я понимаю, некоторые условности формы и метода давно уже стали незыблемым законом и вызывают прямо-таки суеверное почтение. Здесь я ими совершенно пренебрег". Там же он назвал свою книгу "надгробным плачем".⁶

Внешне, по сюжетному  замыслу, роман укладывается в рамки  биографического романа (это история  жизни отдельного человека от рождения до смерти), а по своей проблематике относится к антивоенному роману. Вместе с тем роман ломает рамки всех привычных жанровых дефиниций. Так, рассматривая проблему военной катастрофы, докапываясь до ее причины, можно заметить, что собственно фронтовым сценам отведено в нем менее половины места. Историю же жизни своего героя автор разбирает фрагментарно, пробираясь ощупью сквозь разрозненные влияния, но прослеживает ее от начала до конца, заранее предупреждая о трагическом исходе.⁷

М. Урнов относит роман  Олдингтона к разновидности "интеллектуального  субъективно-психологического романа, связанного со школой потока сознания. Это один из побегов ХХ века, выросший на ветви литературного древа, посаженного еще Лоренсом Стерном".⁸

И в самом деле: построение сюжета, повествовательная манера, тон и стиль авторского комментария  очень необычны. "Нет, - пишет М. Урнов, - в "Смерти героя" повествовательной обстоятельности и глубины, полноты раскрытия идейно-тематического содержания, какую предполагает большая эпическая форма. Непохож роман Олдингтона на книги-воспоминания писателей-сверстников - Грейвза, Сэссуна, Герберта Рида, посвященных той же военной теме. Сюжет и стиль повествования в нем ломаются и дробятся; гротесковый персонаж-ярлык действует наряду с персонажем обычных пропорций, строго объективное описание соседствует с подчеркнуто субъективным, трогательное лирическое излияние обрывается грубым выкриком, площадной бранью".⁹

К последнему относится, к примеру, такой пассаж:

"Дивная старая Англия. Да поразит тебя сифилис, старая  сука, ты нас отдала на съедение  червям (мы сами отдали тебя на съедение червям). А все же - дай, оглянусь на тебя...".

Или - соединение высокого книжного пафоса с разговорным стилем, просторечием:

"Матерь Энеева рода, отрада богов и людей, Афродита", - как бишь там дальше?"¹⁰

Не лишено оснований  и сопоставление романа с "романом-джазом". Как отмечает М. Урнов, "Синкопический ритм, порывистая экспрессия - характерный признак стиля "Смерти героя". Эта экспрессия возникает на основе резкого сочетания контрастов, их быстрой смены и переходов: контрастных форм выражения - страстной публицистики и сдержанного описания, обличительной патетики и язвительной иронии; контрастных настроений - меланхолического, восторженного, полного отчаяния; импульсивного членения текста и т.д.".¹¹

В качестве примера подобной экспрессии можно привести следующие отрывки:

"Матерь Энеева рода, отрада богов и людей, Афродита", - как бишь там дальше? Но поэт  прав. Это она, великая богиня, властный инстинкт размножения  со всеми совими хитростями  и соблазнами, она и никто другой  правит всем, что есть живого в воздухе, в воде и на суше".[11]

"Все, что делается  во имя Британской империи,  правильно. Нет Истины, нет Справедливости - есть только британская истина  и британская справедливость. Гнусное  святотатство! Ты - слуга Империи;  неважно, богат ли ты, беден ли - поступай как велит тебе Империя, - и коль скоро Империя богата и могущественна, ты обязан быть счастливым. Женщина? Немного тряпья, костей и волос. Эту задачу решить нетрудно - либо открыто презирайте женщину и насмехайтесь над нею, либо возведите ее на пьедестал целомудрия. Разумеется, женщина как собственность имеет известную цену. Еще бы! Мир на земле невозможен, ибо тот, у кого больше денег, получает и лучшую женщину, - заявил народам кайзер Вильгельм. Как будто народы - просто сборище киплинговских героев, старающихся перебить друг у друга дорогую шлюху! Экая гнусноть, экая мерзость!"¹²