Жизнь и творчество Александра Блока

лучших созданий блоковской любовной  лирики.  Подлинного  глубокого  чувства

герой  стихотворения  не  испытывает  («В  легком   сердце   —   страсть   и

беспечность»).  И  не  ведают  опьяненные  страстью  влюбленные,  что   «Над

бездонным провалом в вечность, // Задыхаясь, летит рысак».

  Этот удивительный  по своей смелости и емкости  образ-символ  говорит  и   о

мимолетности и зыбкости любовного чувства, да и вообще  человеческой  жизни,

и напоминает о  роковой зависимости человека  от  неподвластных  ему  мировых

законов, а может  рассматриваться и как  некое  апокалиптическое  пророчество

(вот он —  «черный ворон»!). Завершающая строфа — отрезвление героя:

        Страшный мир! Он для сердца  тесен! В нем —

        твоих поцелуев бред, Темный морок  цыганских

        песен, Торопливый полет комет!

  Он снова  оказывается перед лицом «страшного  мира», где поцелуи  —   только

«бред», где человека околдовывает  «темный  морок  цыганских  песен».  Слово

«морок» — полногласная форма от  «мрак».  И  к  тому  же  родственное  слову

«морочить». Известно, что Блок любил цыганские песни  и  романсы.  Но  здесь

они  выступают  как  темная  сила,  поскольку   берут   в   плен   свободную

человеческую  душу. Последняя же строка возвращает нас к  тому,  что  все  мы

пленники угрожающего  нам космоса.

  «Цыганская»  тема присутствует и в некоторых  других стихотворениях  цикла.

В них слышны отзвуки «метельных» мотивов второго тома, губительных  «лиловых

миров» блоковской антитезы. Одно из них — «Опустись,  занавеска  линялая...»

— стилизовано  под народную песню:

        Сгинь, цыганская жизнь небывалая,  Погаси,

        сомкни очи твои!

  Отдаваясь до конца стихии  цыганских  страстей,  герой,  что  называется,

«прожигал жизнь». И вот печальный итог: «Спалена моя степь,  трава  свалена,

// Ни огня, ни  звезды на пути...»

  Сходная  ситуация и в другом «цыганском  стихотворении» — «Когда-то  гордый

и надменный...».

  Подобные  трагические, «гибельные» мотивы  составляют  существенную  часть

лирического  наследия  А.  Блока.  Более  того,  они   органичны   для   его

поэтического  облика и раскрывают  сложность  и  противоречивость  его  души.

«...Я  всегда  был  последователен  в  основном,—   подчеркивал   поэт,—   я

последователен  и в своей любви к «гибели» (незнание о будущем,  окруженность

неизвестным, вера в судьбу  и  т.  д.—  свойства  моей  природы,  более  чем

психологические». Но при этом следует понимать, что «гибель» и «мрак» —  это

только неизбежные  этапы  большого  и  трудного  пути  поэта.  «Разве  можно

миновать «мрак», идя  к  «свету»?»  —  вопрошал  совсем  еще  юный  Блок.  И

предназначенный ему путь он прошел мужественно и  до конца.

  «Цыганская  стихия», любовь, музыка, искусство,  «печаль и  радость»  нашли

свое место  и в  следующем  цикле  —  «Кармен».  С  одной  стороны,  он  живо

напоминает «Снежную маску»  и  «Фаину»  сходными  обстоятельствами  создания

(там — увлечение  поэта актрисой Н. Волоховой, здесь — оперной певицей Л.  А.

Дельмас, которой  и посвящен цикл) и сквозной темой  всепоглощающей  стихийной

любви. Да и сам  поэт признавался, что в марте  1914  года  (время  написания

последнего цикла) он «отдался стихии не менее слепо, чем в январе  1907-го»,

когда  была  написана  «Снежная  маска».  Однако  «Кармен»   не   повторение

пройденного. Гимн стихийной любви звучит здесь  уже на  новом  витке  спирали

блоковского пути.

  Образ Кармен  у поэта многолик, синтетичен. Кармен  — и героиня оперы Визе,

и современная  женщина. Она и независимая, вольнолюбивая  испанская  цыганка,

и славянка, которую  герой под «заливистый крик  журавля»  обречен  «ждать  у

плетня до заката горячего дня». Стихийное начало  выражено  в  ней  в  самых

различных его проявлениях — от стихии сжигающей страсти,  стихии  природы  и

космоса  —  до  творческой  стихии  «музыки»,  дающей  надежду  на  грядущее

просветление. Этим и близка героиня цикла лирическому  герою:

        Мелодией одной звучат печаль  и радость...

        Но я люблю тебя: я сам такой,  Кармен.

                               (Нет, никогда моей, и ты ничьей  не будешь...)

  «Кармен»  — последний блоковский  цикл  о  любви  —  не  только  связан  с

предшествующими  ему  «Арфами  и  скрипками»,   но   является   своеобразным

переходом к  поэме «Соловьиный сад». О ней  мы лишь отметим, что поэма  эта  —

новый шаг Блока  в поисках смысла жизни и места  человека  в  ней.  Уходя  из

замкнутого круга  «соловьиного сада», поэт вступает в  широкий и суровый  мир,

заключающий в  себе ту подлинную и высокую правду, к  постижению  которой  он

стремился на протяжении всего  своего  творческого  пути.  Так  возник  цикл

«Родина», едва ли не вершинный цикл не  только  третьего  тома,  но  и  всей

поэзии А. Блока.

  Тема родины, России — сквозная блоковская  тема. На одном из последних  его

выступлений, где  поэт читал самые разные свои стихотворения,  его  попросили

прочесть стихи  о России. «Это все — о России»,— ответил Блок и  не  покривил

душой, ибо тема России была для него поистине всеобъемлюща. Однако  наиболее

целеустремленно он обратился к воплощению этой  темы  в  период  реакции.  В

письме к К. С. Станиславскому (1908, декабрь) Блок пишет:  «...Стоит  передо

мной  моя  тема,  тема  о  России  (вопрос  об  интеллигенции  и  народе,  в

частности). Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все  ярче

сознаю, что это  — первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-

то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни».

  «Родина»  для Блока — понятие настолько  широкое, что он посчитал возможным

включить в  цикл  и  стихотворения  сугубо  интимные  («Посещение»,  «Дым  от

костра струею сизой...», «Приближается звук. И покорна щемящему  звуку...»),

и стихотворения, прямым образом связанные с проблематикой  «страшного  мира»

(«Грешить бесстыдно,  непробудно...», «На железной дороге»).

  К двум  последним  стихотворениям  обычно  обращаются  те  блоковеды,  кто

рассматривает путь поэта  как  целенаправленное  движение  от  символизма  к

реализму. И в  самом  деле,  в  стихотворении  «На  железной  дороге»  немало

жизненных реалий («ров некошеный», «платформа», «сад  с  кустами  блеклыми»,

«жандарм»  и  т.  д.).  К  тому  же  сам  автор  снабдил  его   примечанием:

«Бессознательное  подражание  эпизоду  из  «Воскресения»  Толстого:   Катюша

Маслова видит  в окне Нехлюдова на бархатном  кресле  ярко  освещенного  купе

первого класса». Казалось бы, и знаменитая строфа:

          Вагоны шли привычной линией,

          Подрагивали и скрипели;

           Молчали желтые и синие;

           В зеленых плакали и пели  —

тоже подтверждает гипотезу о  «реалистичности»  стихотворения.  Но  как  раз

здесь  мы  видим  признаки   не   привычного   реалистического,   а   емкого

символического  образа. Желтые, синие, зеленые вагоны (2, 1 и  3-го  классов)

—  не  просто  реальные  приметы  идущего  поезда,  а   символы   по-разному

сложившихся человеческих судеб. Символичен и образ героини. Кто она? Что  мы

знаем о ней? Очень немного. Пожалуй, лишь  то,  что  она  испытала  крушение

надежд на возможное  счастье. И вот  «она  раздавлена».  А  чем  —  «любовью,

грязью иль  колесами» — не суть важно: «все больно». И когда мы  возвращаемся

к первой строфе («Лежит и смотрит, как живая, // В цветном платке,  на  косы

брошенном, // Красивая и  молодая»),  невольно  думается:  не  сама  ли  это

поруганная, «раздавленная» Россия. Ведь у  Блока  она  нередко  предстает  в

облике женщины  в цветастом или узорном платке. Глубокий символический  смысл

стихотворения не исключает и такого его прочтения.

  Смысловое   ядро  цикла  составляют  стихи,  посвященные   непосредственно

России. Среди  самых значительных —цикл «На  поле Куликовом»  и  стихотворение

«Россия» (мы остановимся  на них подробно дальше). О своей неразрывной  связи

с родиной,  с  ее  во  многом  темной  и  трудной  судьбой  говорит  поэт  в

стихотворении «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам  маяться?..».  Возникающий

в последней  его строфе символический образ («Тихое, долгое,  красное зарево

//

Каждую ночь над становьем твоим») — предвестие грядущих перемен.

  Совсем по-иному  раскрывается тема России в  стихотворении «Новая Америка».

Поначалу перед  читателем все та же «убогая» Русь с ее  «страшным  простором»

и «непонятной ширью». Однако постепенно лицо России  проясняется  («Нет,  не

старческий лик  и не постный // Под московским  платочком  цветным»).  На  ее

просторах появляются фабричные трубы, корпуса заводов,  «города  из  рабочих

лачуг». В последних  строфах Блок говорит о  том,  что  ископаемые  богатства

родины помогут  ее  обновлению.  Подобный  панегирик  углю  и  руде  кажется

неожиданным в  устах поэта. На самом же деле Блок серьезно размышлял  о  роли

национальной  промышленности  в  «великом  возрождении»   России.   «Будущее

России,— писал  он,—  лежит  в  еле  еще  тронутых  силах  народных  масс  и

подземных богатств». И это не противоречило его  отрицательному  отношению  к

«цивилизации», потому что его «Новая Америка»  —  не  «старая  Америка»,  то

есть не Соединенные Штаты,  а  поэтический  образ  будущей  России,  «нового

света», «Великой Демократии».

  Цикл  «Родина»  завершает  небольшое  стихотворение   «Коршун».   В   нем

сосредоточены все ведущие  мотивы,  прозвучавшие  в  цикле.  Тут  и  приметы

неброского  российского  пейзажа,  и  напоминание  о   подневольной   судьбе

русского человека, и черты отечественной истории, и обобщенный  образ  самой

родины. Все это  глубоко народно и неразрывно связано с фольклорной  стихией.