Экономическая реформа Косыгина

Добиться этого предполагалось прежде всего путем сокращения числа обязательных плановых показателей до 9 вместо 30 в прежние годы. Главным в работе предприятий и отраслей вместо объема валовой становился объем реализованной продукции. Таким образом, производитель ставился в непосредственную зависимость от спроса на свою продукцию. Натуральные плановые показатели заменялись стоимостными. Для повышения заинтересованности коллективов в лучшем использовании производственных фондов вводилась плата за эти фонды. Зарплата определялась уровнем рентабельности, прибылью, перевыполнением планов. Обобщающий результат хозяйствования измерялся размерами прибыли. Из отчислений от нее предприятия создавали фонды развития производства и материального поощрения. Из этих фондов тратились деньги на премии и «13-ю зарплату» по итогам года; на улучшение условий труда и быта, в частности на строительство жилья.

В развитие решений пленума  в октябре 1965 г. приняты законы об изменении органов управления, созданы 11 общесоюзных и 17 союзно-республиканских министерств. В республиках создавались не все союзно-республиканские министерства, а лишь те, которые имели в этой республике объекты управления. Всего в стране на начало 1964 г. действовало около 600 министерств, госкомитетов и других ведомств. Примерно такой же структура управления оставалась и в середине 80-х гг.: 594 министерства и ведомства, в том числе 322 союзно-республиканских, 88 республиканских министерств, 172 союзно-республиканских и 12 республиканских госкомитетов. Работа промышленных предприятий строилась на основе Положения о промышленном предприятии, утвержденном в октябре 1965 г. В нем излагались новые права и обязанности предприятий, освобождавшие их от мелочной опеки, регламентирования всех деталей и частностей в работе.

В соответствии с задачами реформы были определены основные направления  хозяйственной деятельности 8-й пятилетки (1966— 1970). Директивы по новому пятилетнему  плану приняты на XXIII съезде партии в конце марта 1966 г. Новых рубежей в «строительстве коммунизма» предполагалось достичь, увеличив за 5 лет вы-пуск промышленной продукции на 47—50%, сельскохозяйственной — на 25%, реальные доходы населения — в 1,5 раза.

Процесс перехода промышленности на новые условия хозяйствования происходил постепенно. В январе 1966 г. на систему хозрасчета перешли первые 43 завода и фабрики в 20 городах страны. Это были наиболее опытные коллективы. Их работа по-новому показала, что реформа благотворно влияет на деятельность предприятий. В 1967 г. по новой системе работало уже 7 тыс. предприятий с занятостью свыше 10 млн человек. На их долю приходилось около 40% всей промышленной продукции. На новую систему перешли уже целые отрасли индустрии, она стала внедряться на транспорте. К концу пятилетки переход промышленности на систему хозрасчета был в основном завершен. В процессе осуществления реформы развернулось слияние мелких предприятий с крупными. Создавались производственные объединения. Входившие в их состав заводы и фабрики были связаны производственной кооперацией по выпуску готовой продукции или комплексной переработке сырья. Крупнейшие объединения (Авто ЗИЛ и др.) размещали заводы-филиалы и подразделения в разных экономических районах.¹⁸

Как мы видим, реформа проводилось  достаточно системно и постепенно, без рывков и шока, яркий контраст с Гайдаровскими реформами 90-х годов.

Глубокие, аргументированные  свидетельства о том, как проходила ≪реформа без шока≫, привел в своих книгах Владимир Кузьмич Гусев.

...Появилась возможность  оплаты (3—9% в год) за использование  основных производственных фондов: зданий, станков, транспорта и  т. п., которую государство установило  для хозрасчетных предприятий.  Соответственно, появилась и возможность  сделать выгодными и расширение  производства, и закупки нового  оборудования, и модернизацию.

...Предприятия, которые  в значительной мере обновили  свои основные фонды, получали  солидные льготы по платежам  различных налогов. А вновь  созданные, без привлечения бюджетных  средств, производственные мощности  вообще освобождались от уплаты  за производственные фонды. Они  как бы на два года оставались  собственностью самого предприятия,  а лишь потом становились общенародным  достоянием.

...Освобождались от всевозможных  платежей строящиеся и только  что начавшие работать подразделения.  Но тут был особый нюанс:  сроки для освоения нового были строго ограничены, а потому предприятия оказывались финансово заинтересованными в быстрейшем выведении их на предельную мощность. В таком случае больше дохода можно было получить ≪для себя≫ до окончания льготного срока.

...Стало выгодно улучшать  уже имеющееся оборудование. Причина  простая: плата за модернизированный  станок или усовершенствованную  машину оставалась прежней, а  продукции (денег) они давали  больше. Предприятиям было разрешено  создавать фонды развития производства. Уже не только для коллективов,  а для конкретных людей появились ≪хрустящие≫ стимулы, которые каждый для себя легко вычислял.

...Работу предприятия  стали оценивать не по произведенной,  а по уже проданной продукции  — это было одним из принципиальных  нововведений.

Таков, напомню, взгляд на реформу  с точки зрения предприятия - Энгельсского комбината химического волокна.

≪Впервые мы, начальники цехов, инженеры, бригадиры, рабочие, — оценивает те годы Владимир Кузьмич Гусев, — почувствовали, что стали единым коллективом, заинтересованным в результатах своего труда. У предприятия появились деньги и их начали считать. Появились совершенно новые вопросы: что делать с прибылью?≫ Сегодня, понятно, так не спросят. А тогда понятие прибыли считалось чуждым социализму. В учебниках говорилось о том, что цель производства при социализме — не получение прибыли, а удовлетворение потребностей народа.

Итак, что делать с прибылью? На комбинате химических волокон, рассказывает Владимир Кузьмич Гусев, средства направили  на приобретение новейшего оборудования, на научно-исследовательские работы и на социальные нужды. Комбинат фактически с нуля построил свой городок: современные  дома (700 тысяч квадратных метров жилья), кинотеатр, семь магазинов, больницу, 12 детсадов, три профтехучилища, катки, оздоровительный лагерь... 1500 человек, высвободившихся в результате модернизации производства, прошли переобучение и  получили новые специальности. Была отработана система материального  стимулирования — она прямо зависела от объема реализации продукции, прибыли и уровня рентабельности. Предприятие, трудовой коллектив на деле стали самостоятельными.

 Конечно, это касалось  не только Энгельсского комбината. За первыми предприятиями, как за дивизиями прорыва, подтягивались другие¹⁹

Но, тем не менее, экономическая реформа проводилась с чрезвычайной осторожностью и с оглядкой на идеологию. Только к концу восьмой пятилетки (1966—1970) новые условия были внедрены в подавляющую часть промышленных предприятий, охватили транспорт и некоторые другие отрасли народного хозяйства. Хотя нерешительность и консерватизм не позволили замыслу реформаторов раскрыться до конца, определенные достижения к концу 1960-х гг. были налицо. В сельском хозяйстве эффект от этих нововведений проявился уже в 1966 г.: доходы колхозов и совхозов выросли на 15%, что стимулировало и общий рост сельскохозяйственного производства. В целом восьмая пятилетка вошла в историю СССР как самая успешная со сталинских времен: объем сельскохозяйственного производства вырос на 21% (вместо 12% в предыдущем пятилетии), в промышленности рост составил 50,5%, доходы населения выросли в 1,5 раза. Большим успехом можно считать завершение формирования единой энергетической системы СССР, что создало весомую предпосылку для интенсификации всего народного хозяйства страны. Советский Союз заметно повысил свою конкурентоспособность на внешнем рынке. Отечественные автомобили, строительная и сельскохозяйственная техника, пассажирские самолеты, некоторые потребительские изделия (наручные часы, любительская фотоаппаратура) и многие другие товары стали пользоваться спросом не только в социалистических, но и в ряде развитых капиталистических стран.

        Вместе с тем коренного перелома в характере развития советской экономики не произошло: ее рост по-прежнему обеспечивался преимущественно не за счет заметного повышения производительности труда (интенсивности), а за счет вовлечения в производство все новых ресурсов (экстенсивности). Главная причина сложностей реализации реформы А.Н. Косыгина заключалась в противодействии преобразованиям со стороны консервативно настроенных руководителей. ²⁰

Заключение.

Так почему же были свернуты реформы, и те благие начинания и  успехи что сопутствовали ей. Выше есть мнение, что реформы   Косыгин   сталкивались   с противодействием   некоторых   членов   Политбюро   его    начинаниям. А некоторые авторы говорят, что с самого начала выявились противники преобразований, причем на самом верху властной пирамиды.

         По воспоминаниям Байбакова, когда на одном из заседаний Политбюро обсуждалась концепция реформы, председатель Президиума Верховного Совета СССР  Подгорный "со свойственной ему грубоватостью и недоверчивостью произнес: "На кой черт нам реформа? Мы плохо развиваемся, что ли?",  -  на  что Косыгин возразил: "Реформа необходима, темпы развития экономики стали снижаться.  Все валовые методы исчерпаны, поэтому надо развязать инициативу, поднять в коллективах интерес к результатам труда". "Но Подгорный, - вспоминает далее Байбаков,  - напыщенно и напористо отстаивал свое, споря не только с Косыгиным,  но  и с недостаточно уверенным в необходимости реформы Брежневым, не говоря  уже об остальных: "Если проводить реформу, то нужно к ней тщательно готовиться. Рано проводить", - настаивал Подгорный".

В октябре 1965 г. на очередном  пленуме ЦК объявлено о ликвидации совнархозов и восстановлении отраслевых министерств с начала новой пятилетки. Однако в адрес А. Н. Косыгина, выступившего на пленуме с докладом об улучшении  управления промышленностью, совершенствовании  планирования и усилении экономического стимулировании промышленного производства, Л. И. Брежнев в неофициальной  постановке высказался так: «Ну что  он придумал? Реформа, реформа... Кому это  надо, да и кто это поймет? Работать нужно лучше, вот и вся проблема». В дальнейшем неприятие реформ стало  одной из существенных характеристик  нового политического курса.²¹   

Но справедливости ради скажем, что реформы Косыгина буксовали не  только  из-за  интриг  в  верхних эшелонах власти. Им активно сопротивлялись и многие министерства. Вот один  из ярких примеров на эту тему, описанный  референтом  Косыгина  Карпенко.  Речь идет о так называемом бунте сорока министров. "Суть дела заключалась в  том, - пишет Карпенко, -  что реформа резко увеличила цену  срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки  чепуховой,  копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции,  сорвать  задание  по ее  реализации,  а  значит,  потерять  значительную   сумму   отчислений   в поощрительные фонды. По новым условиям в  таких  случаях  можно  было  через Госарбитраж  взыскать  с  недобросовестного  партнера  не  только  штраф  за недопоставленную продукцию,  но  и  потребовать  возмещения  всех  потерь  и убытков, которые  понесло  предприятие.  Госарбитраж  получил  право  решать такие  споры,  даже  если  они   возникли   у   коллектива   с   собственным министерством.  Однако  охотников  обращаться  в  Госарбитраж  с   подобными жалобами  находилось  очень  мало  -  получалось   себе   дороже.   Ведь   с поставщиком, не говоря уж о собственном  министерстве,  работать  предстояло многие годы, и портить с ним отношения было  просто  опасно.  Чтобы  поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел  на  такую  меру:  было  принято постановление,  по  которому  выполнение  плана  засчитывалось  лишь   после удовлетворения всех заказов потребителей. Против  этого  и  восстали  дружно Госплан  и  наиболее   сильные   министерства   и   авторитетные   министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только  без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась  за  министрами.  И  хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно  практически  никогда так и не вступило в действие".

      Можно сказать, что реформы Косыгина постепенно  были  свернуты  и  в  силу  благоприятной экономической конъюнктуры для СССР на  нефтяном  и  газовом  рынке.  Мировой энергетический кризис совпал с бурным развитием в нашей  стране  нефтяной  и газовой промышленности. Развитые страны были готовы платить за  тонну  нефти по 100 долларов, в то время как  ее  себестоимость  в  Самотлоре  составляла около 5 рублей, а общий объем нефтедобычи СССР быстро довел до 600, а  затем и 650 миллионов тонн. Открытие нефтяных и газовых месторождений  в  Западной Сибири постепенно привело  к  тому,  что  к  середине  80-х  гг.  две  трети общесоюзной добычи нефти и  более  60%  добычи  газа  обеспечивала  Западная Сибирь. Этот мощный прорыв  имел  свои  как  позитивные,  так  и  негативные стороны. С одной стороны, на валюту, вырученную от экспорта  нефти  и  газа, закупалось  западное  комплектное  оборудование  для   строительства   новых заводов. На нефтедоллары было закуплено оборудование для  КамАЗа,  Волжского автомобильного  завода,  Уфимского  мотостроительного  завода,  выпускавшего двигатели  для  автомобилей  "Москвич".  С  другой  стороны,   на   эти   же нефтедоллары закупалось и продовольствие, что постепенно привело  к  подрыву отечественного сельскохозяйственного  рынка.  Впрочем,  ставка  на  массовый импорт продовольствия была сделана еще при Хрущеве, однако в 70-е годы  этот импорт не только не был свернут,  но  и  значительно  увеличился.  Советский Союз становился все более зависимым от закупок продовольствия  за  границей. Если в 1973 г. импорт  зерна  составил  13,2  %  от  всего  его  количества, производимого в стране, то в 1975 - 23,9%, в  1981  -  41,4%.  Причем  зерно покупали уже не только на нефтедоллары, но  и  на  средства,  вырученные  от продажи золотого запаса страны. Если  в  1967  году  (в  разгар  косыгинских реформ) на закупку зерна было затрачено 50,2 тонны золота, то в 1972 году  - 458,2 тонны.

Еще одна причина неудачи реформы вытекала из ограниченности самого ее замысла. Расчеты на то, что в условиях государственной монополии рынок станет безусловным стимулом качественного производства, оказались неоправданными. Многие предприятия очень быстро усвоили, что добиться увеличения прибыли можно с помощью разного рода уловок (например, путем искусственного повышения цен, экономии на материалах, упрощения технологии производства под видом его рационализации и т. п.). В результате качество продукции в ряде случаев не только не улучшилось, но зачастую ухудшилось, и одновременно включились инфляционные процессы, ударившие по потребительской корзине производителя.

Ущербность реформы проявилась также в стремительном нарастании противоречий интересов различных  хозяйственных групп. Яблоком раздора  стали ресурсы, собственность на которые оставалась государственной  монополией, но в использовании которых открылись более широкие (и зачастую корыстные) возможности для распоряжения ими со стороны директорского корпуса, отраслевой бюрократии (министерств), местных руководителей и, наконец, партийного аппарата. Как следствие, происходило «размывание» ответственности за использование государственного богатства, а значит, общее снижение эффективности плановой системы производства и распределения, появление почвы для роста теневой экономики.