В.П. Мещерский в зеркале историографии: последний «поэт» крепостнической России

Пронина Ирина Анатольевна

В.П. Мещерский в зеркале  историографии:

последний «поэт» крепостнической  России   

Сегодняшний интерес российской исторической науки к консервативной идеологии и практике объясняется многими причинами, как общенаучного и методологического, так и политического характера. Не последнюю роль в таком повышенном внимании к консерватизму играет происходящее структурирование политических сил в современной России. Правые партии, в отличие от своих оппонентов, активно заняты поиском  исторических «предтеч» и созданием новых мифологем. Что касается интересов науки, то у историков до сих пор нет ясной картины того, каким образом вызревал так называемый «народный курс» Александра III, почему консервативная идеология сначала потерпела крах в борьбе с либеральными ценностями, а в дальнейшем не смогла противостоять натиску радикальных теорий. Эти вопросы, без сомнения, требуют тщательного анализа политических и социальных взглядов русских консерваторов, изучения их общественной и литературной деятельности, определения их места в общественном движении пореформенной России. В.П. Мещерский, несмотря на то, что его деятельность в эпоху контрреформ и в годы первой русской революции привлекала внимание исследователей, интереса к себе как к идеологу консерватизма, практически не вызывал. Между тем Мещерский и в глазах современников, и в оценках исследователей - один из признанных лидеров пореформенного российского консерватизма.

В последнее время о российском консерватизме публикуется все  больше исследований, посвященных либо тем или иным его аспектам, либо самим ярким его представителям¹. Однако Мещерский, как и его «Гражданин», бывший одним из лидеров консервативной печати пореформенной России, влиятельный в 1880-е годы, до сих пор, по признанию западной исследовательницы И. Зограб, находятся на «периферии исследований»².

Объясняется это причинами как  объективного, так и субъективного  характера. Дореволюционные историки не обращались к наследию Мещерского в силу своих симпатий к либеральным деятелям эпохи «великих реформ», советские исследователи изучали в основном демократическую прессу, радикализм которой больше соответствовал идеологическим установкам пролетарской исторической науки. Отметим также огромный объем написанного Мещерским почти за пятидесятилетие журналистской деятельности: почти сорок лет выходил «Гражданин», а Мещерский издавал и другие газеты в щедрые на казенное финансирование 1880-е годы³. За это время вышло несколько публицистических сборников, десятки рассказов и повестей, несколько романных циклов, три тома откровенно тенденциозных мемуаров, не считая осевшего в архивах объемного эпистолярного наследия. Возможно, помимо «графоманства», исследователей отталкивало и его «двойное гражданство» представитель одной из самых демократических профессий, формирующих независимое общественное мнение, он вместе с тем оставался придворным фаворитом, не брезгующим весьма сомнительными в нравственном отношении способами достижения целей.

Тем не менее  практически ни одно исследование, посвященное внутренней политике самодержавия, общественному движению или истории печати не обходится без обращения к его воспоминаниям и к его еженедельному изданию. Поэтому приведем основные оценки, даваемые публицистике Мещерского в научной литературе.

При жизни Мещерского оценки его  деятельности, как правило, выносились в ходе очередной полемики, разгоравшейся на страницах русских газет и журналов. Н.В. Шелгунов, например, был убежден, что благодаря таким журналам, как «Гражданин», «обнаружилось широкое дно домостроевской сути, которого не коснулась ни крестьянская, ни судебная реформы, - дно, на котором, как на медном фундаменте, зиждется все наше безграничное невежество и дикость взаимных отношений»⁴. Для В.Г. Короленко «Гражданин» - символ эпохи «контрреформ», выразитель  интересов не затронутого реформами необъятного слоя «диких помещиков», вся программа которого сводилась к требованиям бесконечных денежных субсидий⁵.

Вообще  современники не скрывали к нему своей неприязни, судя по тому ледяному молчанию, которое «озвучило» отмечаемые Мещерским в 1897 г. и в 1902 г. юбилеи публицистической и беллетристической деятельности. На двадцатипятилетний юбилей кроме «Книжного вестника», справочно-библиографического листка, напечатавшего полный перечень произведений Мещерского⁶, не откликнулся ни один орган печати. К тридцатилетию не появилось даже такого «признания» заслуг. Раздосадованный Мещерский выпустил юбилейный номер «Гражданина», в котором собрал все мыслимые упреки в адрес неблагодарной публики и злонамеренной и предубежденной печати⁷. Только один из давних сторонников Мещерского, П. Кутузов, выступил в поддержку юбиляра⁸.

П. Кутузов, ставя Мещерского на один уровень с М.Н. Катковым⁹, предлагал издать «Юбилейный сборник главнейших и образцовых политических статей и дневников кн. Мещерского». Призвав «изучать и  освещать мысли и проповеди первенствующих вожаков русского просвещения», П. Кутузов дал обзор передовых статей Мещерского в первый год издания «Гражданина».

Значение  журнала П. Кутузов видел в том, что тот «заставлял себя слышать и слушать сквозь завывания антирусской вьюги». В бурные предреволюционные годы П. Кутузов, не меньший монархист, чем Мещерский, обвинял интеллигенцию в том, что она «хочет увенчания здания монархии… посредством имевшего бы ограничить монаршую власть конституционно-парламентского представительства». Кредо Мещерского - «народ, воспринимающий… свободу сверху, т.е. от своего правительства, идущего вперед» - могло, по мысли П. Кутузова, объединить консервативные силы страны ввиду надвигавшихся перемен¹⁰.

Отношение к Мещерскому его современников  с известной долей объективности обобщил известный либеральный историк А.А. Корнилов, который охарактеризовал журнал как более гибкого и менее амбициозного продолжателя скарятинской газеты: «унаследовав от "Вести" неблагодарную миссию защиты кастовых дворянских интересов, он отбросил в то же время присущие "Вести" конституционные мечтания»¹¹.

Б.Б. Глинский характер несомненного влияния Мещерского на ход правительственной политики сводил «к созданию репутаций и рекомендаций на те или иные государственные должности любезных его сердцу личностей»¹². С точки зрения Глинского, Мещерскому нельзя было отказать в наличии «сильно вибрирующего общественного нерва, который неизменно присущ всякому публицисту с большим темпераментом»¹³. Отмечая тенденциозность его мемуаров, он все же достаточно высоко оценивал их общее содержание: «Читатели почерпают отсюда такие богатые и интимные сведения, которых они в других источниках не найдут¹⁴. Поэтому, заключал он, писать историю пореформенной России, минуя воспоминания Мещерского, невозможно.

В этом же ряду стоят и вышедшие в июле 1914 г. некрологи, представившие, по крайней мере, три точки зрения на деятельность издателя «Гражданина».

«День», «Речь» и «Южная мысль», признавая талант и относительную независимость публициста, поместили достаточно нелицеприятные оценки: покойный не имел ни убеждений, ни принципов и отличался патриархальным лицемерием¹⁵. «Волжское слово» добавляло, что в женском вопросе «Гражданин» оставлял далеко позади себя даже «Московские ведомости»¹⁶. Правда, почти все авторы заметок указывали на неприятие Мещерским «зоологического национализма» современных «пуришкевичей», а значение «сенсационного» события – смерть издателя «Гражданина» - оценили не без патетики: «Крепостническая Россия хоронит последнего своего народного поэт»¹⁷.

Со всей возможной беспристрастностью к памяти почившего отнеслись «Одесские новости». Н. Геккер, автор первой из двух заметок о Мещерском, указывал, что издатель «Гражданина» в последние годы выступал с резкой критикой инородческой политики и русификации Польши и Украины, а в дни «Бейлисиады» проявил настоящее гражданское мужество, разоблачая организаторов провокации¹⁸. Мещерский, по мнению Н. Геккера, был настоящим теоретиком консерватизма и выразителем взглядов той бюрократии, которая тормозила реформы Александра II не только в «верхах», но и в «низах», на уровне провинциальной и сельской администрации.

А. Ожигов, автор второй заметки, отмечал, что многое можно было поставить в заслугу Мещерскому¹⁹. Нелегкую судьбу журналиста, указывал критик, Мещерский не променял на блестящую бюрократическую карьеру, именно он убедил С.Ю. Витте в необходимости Манифеста 17 октября 1905 г., а позже очень близко подошел к «нашему левому берегу». Автор «Одного из наших Бисмарков», продолжал А. Ожигов, обрушивал свой немалый сатирический талант на зарвавшихся чиновников, на националистов и черносотенцев, и «его удары "по своим" бывали часто не просто блестящи, но и смертельны»²⁰. Беллетристику «сиятельного» автора, объяснял он, уже потому так хорошо знали в провинции, что романы Мещерского являлись убийственными карикатурами на высшую бюрократию. Дневники Мещерского, не сомневался критик, по праву войдут в историю русской журналистики, будут интересны и простому читателю, и профессиональному историку. Сделавший много зла своей родине, заключал А. Ожигов, Мещерский был все же настоящим консерватором николаевской эпохи, а не человеконенавистником черносотенного толка.

Через полгода откликнулся на смерть Мещерского бывший сотрудник «Гражданина» А. Кон, почитатель его таланта и ревностный монархист²¹. А. Кон приводил многочисленные, правда, не слишком убедительные, факты, призванные засвидетельствовать «широту взглядов и глубину души» своего бывшего издателя. Мещерский выступал за признание в Польше вторым государственным языком польского языка, а его германофильство, уверял А. Кон, сменилось бы скоро искренним сожалением и признанием своей ошибки. Сам А. Кон рассматривал свою статью как попытку восстановить образ «здорового, цельного русского монархиста», отношение к которому «его коробило своей несправедливостью»²². Таким образом, русская пресса не только нашла теплые слова в адрес Мещерского, но и смогла многое поставить ему в заслугу.

В советской исторической литературе долгое время о Мещерском можно  было узнать лишь из справочных или  энциклопедических изданий, в которых  варьировались самые резкие ленинские  оценки об «архиреакционном князе», который «выдает… тайны высшего управления Россией» ²³. Так, А. Цейтлин характеризовал его как одного из ярких представителей дворянской реакции, а значение его «ультрареакционного» журнала видел в том, что тот «развернул широкий поход против реформ 60-х гг. и особенно против революционного движения»²⁴. А.Г. Дементьев в справочнике «Русская периодическая печать (1702-1894)» дал следующую характеристику журналу: «"Гражданин" был органом реакционных слоев русского дворянства, … подвергал нападкам все прогрессивное в России и на Западе²⁵.

В годы хрущевской «оттепели» были пересмотрены некоторые излишне категоричные мнения, обусловленные классовым подходом. Однако в отношении Мещерского и его издания все осталось практически без изменений. Так, исследователи проблем русского самодержавия и его отношений с дворянством П.А. Зайончковский и Ю.Б. Соловьев воспринимали Мещерского как «глашатая реакции» и представителя дореформенного дворянства «вровень с которым по его оголтелой, нисколько не терявшей накала реакционности поставить некого» ²⁶.

Б.П. Балуев среди наиболее реакционных изданий русской пореформенной прессы называет «Гражданин» Мещерского²⁷. Если М.Н. Катков для исследователя являлся одним из «столпов реакции», то Мещерский для него был скорее «флюгером реакции». В отличие от большинства историков Б.П. Балуев не считал, что Мещерский оказывал какое-либо влияние на политику царя, а «фанатичным сторонником правительственного курса», по мнению историка, его делали дотации, получаемые от Александра III.

В 1980-е годы, после того как было отмечено 100-летие со дня смерти Ф.М. Достоевского, личностью Мещерского заинтересовались исследователи творчества писателя. Так, В.А. Викторович, работая над циклом «Спутники Достоевского», посвятил ряд статей персонажам, чьи взаимоотношения с великим писателем оставались малоизученными. Среди таких лиц В.А. Викторовича заинтересовал и издатель «Гражданина». Как известно, объективные причины, побудившие Ф.М. Достоевского стать редактором журнала  Мещерского, неоднократно приводились в литературе, но момент личностный, связанный со взаимоотношениями Ф.М. Достоевского и собственника издания, упускался из вида.

В.А. Викторович поставил задачей выявить те точки соприкосновения в общественно-политических взглядах Мещерского и Ф.М. Достоевского, которые явились необходимым условием для их сотрудничества²⁸. С точки зрения автора, Мещерский далеко не сразу встал на путь «абсолютизации принципа сильной власти, государственно-политической, церковной и сословно-помещичьей». Совместная работа с Ф.М. Достоевским стала своего рода «катализатором» окончательного формирования общественно-политических взглядов Мещерского, актуализировав именно те особенности его мировоззрения, которые к моменту острого внутриполитического кризиса 1881 г. сделают из него «лакействующего публициста»²⁹. Мещерский в 1870-х гг., считает В.А. Викторович, пытался обосновать идею возрождения в современном дворянстве «старого боярского духа», боярства, которое являлось представителем земли, руководителем и защитником земства. Этим, полагает исследователь, объясняется и двойная направленность «Гражданина». С одной стороны, это идея возрождения нравственной роли дворянства, средством чего могли быть только духовные, а не административные рычаги (отсюда постоянное внимание к проблемам церкви, школы, семьи, печати). Второе - интерес к местным, говоря современным языком, региональным проблемам России, к делам земств. Касаясь же разногласий Мещерского с Достоевским, В.А. Викторович видит значение журнала в том, что тот «сохранил в себе накал борьбы внутри консервативного лагеря ничуть не меньший, чем лежащий на поверхности общеизвестный спор «Гражданина» с либеральными журналами»³⁰.

Наличие двух этапов в существовании «Гражданина» подчеркнула  В.Г. Чернуха, причем на первом из них, то есть в 1870-е годы, газета, по ее мнению, «не была столь приметна в журналистике, как в более позднее время»³¹. Соглашаясь с А.А. Корниловым в том, что издание Мещерского напоминало «Весть», В.Г. Чернуха полагает лишь, что более всего это сказывалось в отношении дворянства, идея возрождения которого и была ведущей в «Гражданине». Необходимость реформ, по мнению автора, «Гражданином» признавалась, причем критика их «справа» часто приводила к столкновениям с цензурным ведомством.

С точки зрения В.А. Твардовской, продворянская ориентация журнала, сочетавшаяся с мажорным воспеванием экономического прогресса, без внимания к его социальной цене, не отличалась сколько-нибудь оригинальным подходом в оценке внутриполитической ситуации в стране и журнал «в целом разрабатывал идеи Каткова»³². Но если мнение автора о том, что Мещерский «подлинным хозяином издания ...не был», а журнал находился под контролем наследника по крайней мере спорно, то утверждение о невнимании к социальной цене буржуазного прогресса прямо противоречит фактам³³.