времени были революционными.
Их осуществление привело бы к утверждению
новых, буржуазных отношений. Это была
программа буржуазной революции.
За три месяца до восстания
произошло слияние «Южного общества»
с тайной
организацией под названием
«Общество соединенных славян». Эта организация
объединяла армейских офицеров,
мелкопоместных и совсем беспоместных
дворян.
«Общество соединенных славян»
ставило перед собой задачу революционного
преобразования общественного
строя всех славянских народов и объединения
их в
общеславянскую федерацию.
Оно попыталось установить контакты с
представителями польского
национально-освободительного движения.
Меняя свои названия и постепенно
реорганизуясь, тайные общества
просуществовали со дня своего
основания до дня восстания около десяти
лет.
1,3
Сравнительная таблица
программ тайных организаций декабристов
Тайные общества |
Государственный
строй |
Отношение
к крепостному праву |
Отношение
к земельному вопросу |
Демократические
преобразования |
Какая из
программ была революционнее |
«Северное общество»
конституция
Н. Муравьева |
Объявление России
конституционной монархией |
Полная ликвидация
крепостного права сразу жепосле революции |
В надежде на то, что
дворянство поддержит пере-ворот, предлага-ется
считать зем-лю собствен-ностьюпомещи-ков,
а крестьянам, освобожденным от крепостной
неволи, выдавать небольшой учас-ток земельного
надела – по две десятины на двор |
Сословия уничто-жаются,
объявля-ется равенство всех перед законом,
провозглашается свобода слова, печати
и вероиспо-веданий |
Программа Ни-киты
Муравьева является более умеренной, чем
проект Пестеля, но для того вре-мени она
тоже была революци-оной; это была программа
бур-жуазной рево-люции |
Высшим законо-дательным
орга-ном становится народное вече – двухпалатный
парламент, изби-раемый на основе имущественного
ценза; во главе исполнительной власти
остается император |
«Южное общество»
«Русская правда»П.
Пестеля |
Уничтожение самодержавия
и провозглашение республики |
Освобожденные крестьяне
наде-ляются землей, им передается половина
всего земельного фон-да страны; для этого
предпола-галось частично конфисковать
земли помещ. |
Объявляется равенство
всех перед законом, свобода слова и печати,
значитель-но снижаются на-логии, сокращает-ся
срок солдат-ской службы |
Проект Пестеля был
самым ре-волюционным аграрным проек-том
того време-ни |
Высшим органом государственной
власти становится народное вече, избираемое
всем народом на основе избирательного
права |
| |
|
|
|
|
|
Глава 2.
Историк Н.М. Карамзин был сторонником
просвещенного самодержавия. По его мнению,
это исторически естественная для России
форма правления. Не случайно именно такими
словами он охарактеризовал правление
Ивана Грозного: «Жизнь тирана есть бедствие
для человечества, но его история всегда
полезна для государей и народов: вселять
омерзение ко злу есть вселять любовь
к добродетели - и слава времени, когда
вооруженный истиною дееписатель может,
в правлении самодержавном, выставить
на позор такого властителя, да не будет
уже впредь ему подобных! Могилы бесчувственны;
но живые страшатся вечного проклятия
в Истории, которая, не исправляя злодеев,
предупреждает иногда злодейства, всегда
возможные, ибо страсти дикие свирепствуют
и в веки гражданского образования, ведя
уму безмолвствовать или рабским гласом
оправдывать свои исступления».
Такие взгляды не могли быть восприняты
противниками самодержавия и рабства
- членами существовавших в то время тайных
обществ, позднее названых декабристами.
Причем со многими из лидеров движения
Карамзин был близко знаком и подолгу
жил в их домах. Сам Карамзин с горечью
отмечал: «Многие из членов [тайного общества]
удостаивали меня своей ненависти или,
по крайней мере, не любили; а я, кажется,
не враг ни отечеству, ни человечеству».
А оценивая события 14 декабря 1825 года,
он сказал: «Заблуждения и преступления
этих молодых людей суть заблуждения и
преступления нашего века».
Глава 3.
Бестужев Александр Александрович
— выдающийся писатель, известный под
псевдонимом Марлинского. Происходил
из старинного дворянского рода; родился
23 октября 1797 г. в высококультурной и талантливой
семье, давшей России нескольких замечательных
деятелей. Недюжинный человек был его
отец, Александр Феодосьевич (1761 — 1810),
весьма образованный артиллерийский офицер,
издававший в 1798 г. вместе с И.П. Пниным
«С.-Петербургский журнал», занимавшийся
различными науками и вопросами педагогии
и написавший «Опыт военного воспитания»
и «Правила военного воспитания»; в своих
научных и художественных интересах А.Ф.
Бестужев был настоящий энциклопедист
и из своего дома создал «богатый музей
в миниатюре», как выразился один из его
сыновей. Свою энергию и любовь к знанию
он передал детям, из которых два сына,
декабристы Михаил и Николай, были такими
же образованными, деятельными, разносторонне
способными людьми, как отец; выдающейся
натурой была их старшая сестра Елена,
любящая и самоотверженная, добрый гений
этой семьи. Педагог по призванию, А. Ф.
усердно заботился о воспитании своих
детей, из которых быстро выделился второй
сын, «прилежный Саша», особенно восприимчивый,
впечатлительный, жадный к чтению. Десяти
лет он был отдан в горный корпус. В его
дневнике, который он тогда завел, ярко
определился будущий «Марлинский», —
«с его складом ума и сердца, с его оригинальностью,
саркастической речью, наблюдательным
взором и пылким воображением», как говорит
его брат, Михаил, читавший этот документ,
впоследствии уничтоженный. Уже на школьной
скамье Бестужев обращал на себя внимание
пылкостью и честолюбием. Учился он вообще
хорошо, но не любил точных наук и, не преодолев
своего отвращения к ним, вышел из корпуса,
не окончив курса. Под влиянием старшего
брата, моряка Николая, он хотел поступить
во флот, рисуя себе в заманчивых чертах
жизнь моряка; но та же математика преградила
ему дорогу к гардемаринскому экзамену,
и ему пришлось начать службу юнкером
в лейб-драгунском полку. «Самолюбие, желание
отличия на каком бы то ни было поприще,
— рассказывает его брат, — сделали из
него славного солдата и еще более наездника».
В 1818 г. он был произведен в офицеры. Служебные
дела и серьезные литературные занятия
чередовались в его жизни с легкомысленными
любовными увлечениями и веселыми, подчас
бесшабашными проказами. Он увлекся дочерью
главноуправляющего путями сообщения
Бетанкура, при котором он состоял одно
время адъютантом, но важный сановник
не согласился выдать свою дочь за небогатого
молодого офицера; этот отказ тяжело подействовал
на Бестужева. В 1823 г., состоя адъютантом
при сменившем прежнего начальника герцоге
Александре Вюртембергском, Бестужев
был штабс-капитаном гвардии, и перед ним
открывалась блестящая служебная карьера,
но дружеские связи и пламенный темперамент
вовлекли его в заговор, разрешившийся
14 декабря 1825 г. открытым восстанием на
Сенатской площади. Не играя особенно
видной роли в заговоре, далеко не крайний
в своих политических убеждениях, не шедших,
в сущности, далее умеренного конституционализма
и вполне согласовавшихся с тогдашним
общим настроением, Бестужев, популярная
фигура которого всем бросалась в глаза,
погубил себя несколькими бестактными
остротами и резкими выходками, за которые
товарищи не раз называли его фанфароном.
На суде он пал духом и «первый сделал
важное открытие о тайном обществе», как
указала в своем приговоре разбиравшая
дело комиссия, признававшая, что он «умышлял
на цареубийство и истребление императорской
фамилии, возбуждал к тому других, соглашался
также и на лишение свободы императорской
фамилии, участвовал в умысле бунта привлечением
товарищей и сочинением возмутительных
стихов и песен, лично действовал в мятеже
и возбуждал к оному нижних чинов». Откровенность,
о которой он впоследствии жалел, смягчила
его участь, и после полуторагодового
сиденья в Петропавловской крепости и
в одной из финляндских крепостей он был
отправлен на поселение в Якутск, где прожил
до июля 1829 г. Там, как видно из его писем
к братьям Николаю и Михаилу, находившимся
в Читинском остроге, и к Петру и Павлу,
которых общий жребий, постигший семью,
загнал на Кавказ, Бестужев по-прежнему
был бодр и деятелен, много читал и работал,
интересовался новым для него краем и
всячески старался не опускаться. Он мечтал
о возвращении в Россию, но понимал, что
до забвения правительством прошлого
еще очень далеко, и стал хлопотать о переводе
на Кавказ. С радостью принял он весть
о назначении его рядовым в кавказскую
действующую армию. Паскевич определил
его в 14-й егерский полк, и он сразу окунулся
в ту обстановку войны и приключений, которой
жаждал не только в Сибири, но везде и всегда.
Хотя кавказскому начальству было предписано
его «и за отличие не представлять к повышению,
но доносить только, какое именно отличие
им сделано», надежда на дальнейшее улучшение
судьбы у него была не совсем отнята; к
тому же, вдали от подозрительного центрального
правительства, местное начальство большей
частью относилось к опальным мягко и
не стесняло их надоедливым надзором и
служебными придирками. Окружающих располагала
к Бестужеву его литературная известность,
в руках у него всегда были изрядные денежные
средства, доставляемые пером, и, если
не считать нескольких обычных и не для
ссыльного служебных неприятностей, Бестужеву
жилось лучше, чем многим его товарищам.
Походная жизнь вполне удовлетворяла
его жажду внешней деятельности, которой
не могли утолить даже усердные занятия
литературой; она дала ему возможность
хорошо изучить Кавказ. В 1835 г. за ряд боевых
отличий он был произведен в унтер-офицеры,
а новые отличия через год доставили ему
офицерский чин, который он «выстрадал
и выбил штыком». Он уже подумывал об отставке,
о переводе хотя бы в гражданскую службу,
но эта надежда не сбылась. 7 июня 1837 г.
Бестужев был убит в бою с черкесами на
мысе Адлере. — В литературе и вообще в
жизни Бестужев — один из немногих людей,
не знавших разлада между течением внешних
событий и внутренними переживаниями.
Вот почему его личная история, богатая
страданиями и переменами, не производит
тяжелого впечатления. Его нельзя назвать
жертвой; если судьба швыряла им по своему
произволу, он не был в ее руках пассивной
игрушкой и сам шел навстречу ее ударам,
спокойно храня свою обычную жизнерадостность,
отразившуюся с той же ясностью в его литературной
деятельности. Она после нескольких слабых
опытов началась (1819) весьма удачно. Бестужев
быстро стал заметным участником целого
ряда периодических изданий, близко сошелся
с Пушкиным, Грибоедовым, Рылеевым, Булгариным,
Гречем, братьями Полевыми.
В 1821 г. он издал книжку «Поездка в Ревель»,
помещал в журналах (преимущественно в
«Соревнователе просвещения и благотворительности»
и в «Сыне Отечества») стихи, критические
статьи и рассказы, а в 1823 и 1824 годах вместе
с Рылеевым издал знаменитый альманах
«Полярная Звезда», открывший этого рода
сборником двадцатилетний ход. «Полярная
Звезда», в которой, кроме издателей, участвовали
Пушкин, Баратынский, Воейков, Вяземский,
Греч, Давыдов, Дельвиг, А. Измайлов, Крылов,
Дмитриев, Жуковский, Сенковский, Глинка,
имела небывалый успех и упрочила положение
Бестужева в литературе и в литературных
кругах. Суд и ссылка на время прервали
его литературную деятельность, но, быстро
оправившись, он продолжал ее и в течение
десяти лет написал большую и лучшую часть
своих произведений, сделавших его одним
из самых популярных и любимых писателей
того времени. Биограф Бестужева, Н.А. Котляревский,
делит его главное, беллетристическое
наследие на четыре группы: «Повести сентиментально-романтические
по стилю и замыслу, в большинстве случаев
исторические, сюжет которых взят либо
из далекого прошлого, либо из более близких
времен; повести или очерки с сильным преобладанием
этнографического элемента, — рассказы
из сибирской или кавказской жизни, частью
вымышленные, частью написанные с натуры;
повести бытовые из современной жизни
или очень близкой к современности; автобиографические
рассказы с очень интимными страницами,
своего рода дневники или листки из записной
книги автора». В первых своих рассказах,
с историческим, quasi-историческим и фантастическим
содержанием, Бестужев выказал себя сентименталистом
и романтиком. Они отличаются богатством
фабулы, разнообразием старательно выписанных
подробностей, патриотическим одушевлением
и благомыслящим морализмом.
Здесь он был еще далек от действительности
(«Гедеон», «Изменник», «Наезды», «Роман
и Ольга», «Ревельский турнир», «Замок
Нейгаузен», «Замок Эйзен»), но значительно
приблизился к ней, когда настали для него
годы творческой зрелости, ускоренные
обрушившейся на него катастрофой. Бестужев
один из первых в русской литературе стал
описывать русскую природу, русское общество,
жизнь обыкновенных русских людей. Он
не растерял впечатлений, которые дали
ему Сибирь и Кавказ, и на фоне роскошной,
угрюмой или величавой природы рисовал
человека с бурной, энергичной душой, который
на долгие годы, до торжества натурализма,
царил в русской прозе. С конца двадцатых
до конца тридцатых годов в журналах появились
«Военный антикварий», «Испытание», «Вечер
на кавказских водах», «Лейтенант Белозор»,
«Аммалат-бек», «Красное покрывало», «Рассказ
офицера, бывшего в плену у горцев», «Мулла-Нур»;
последние четыре посвящены кавказской
жизни. Его особенно привлекал военный
и гражданский героизм, который он рисовал
в повестях «Мулла-Нур» и «Аммалат-бек».
В них много неестественности и аффектации,
объясняемых отчасти экзотизмом героев,
но много верности местному бытовому колориту
и много несомненной психологической
правды, делающей их в сравнении с произведениями
предыдущего периода значительным шагом
вперед, к реализму. Еще большей творческой
победой Бестужева были его наблюдения
над окружавшими его русскими военными
типами (в «Письмах из Дагестана», «Испытании»,
набросках к задуманному роману «Вадимов»),
реальными картинами и фигурами военного
быта. Бестужев первый открыл тот мир,
где Лермонтов нашел впоследствии своего
Максима Максимовича, Лев Толстой — Платона
Каратаева и серых героев Севастополя
и того же Кавказа; здесь наглядная действительность
как бы сама удерживала необузданную фантазию,
Бестужева и оказала его творчеству самую
дорогую услугу. Уже настоящим бытовиком-жанристом
выказал себя Бестужев в тех повестях
(«Фрегат Надежда», «Поволжские разбойники»),
где он сатирически изображал большой
свет и жизнь дворянства, а также в тех,
где он рисовал простой народ («Будочник-оратор»,
«Мореход Никитин»); в них он вывел ряд
удачных типов и, хотя они впоследствии
были лучше выяснены и осложнены крупными
художниками-реалистами, за Бестужевым
остается великая заслуга пролагателя
пути. Новатор в русском искусстве, справедливо
жаловавшийся, что «не может жить ни со
стариной, ни с новизной и должен угадывать
все-на-все», Бестужев с инстинктивной
верностью угадал потребности эпохи и
подготовил возможность блистательного
расцвета в русской прозе и романтизма
(Гоголь), и реализма (Пушкин, Гоголь, Лермонтов).
Ясно сознавая ребяческий характер литературы
своего времени, отсутствие в ней прочно
установленных принципов, он говорил,
что если «для Руси еще невозможны гении,
то вот и разгадка моего успеха. Сознаюсь,
что я считаю себя выше Загоскина и Булгарина,
но и эта высь по плечу ребенку... Сегодня
в моде Подолинский, завтра Марлинский,
послезавтра какой-нибудь Небылинский,
и вот почему меня мало радует ходячесть
моя». А «ходячесть» Бестужева была выдающаяся.
Каждая новая повесть «Пушкина в прозе»,
как называли Марлинского, вызывала сенсацию;
он был самым читаемым автором своей эпохи,
и соперничать с ним в популярности мог
только Пушкин, который называл его русским
Вальтер Скоттом и думал, что он в России
будет «первый во всех значениях слова»
(влияние Бестужева на Пушкина запечатлено
в «Выстреле», «Дубровском»). Нравился
он Грибоедову, Кюхельбекеру, Сенковскому;
высокого мнения был о нем Н. Полевой. На
общество Бестужев сильно влиял созданными
им характерами, страстными, пылкими, не
знающими меры ни в добре, ни в зле, эффектными
ситуациями, в которые ставил он своих
героев, игрою контрастов, резкой отчетливостью
красок, среди которых преобладали белая
и черная. Недаром его любимым автором
был эффектно-причудливый Гюго, глава
молодого французского романтизма; Бестужев
писал о нем: «Перед Гюго я ниц, это уже
не дар, а гений во весь рост». В героях
Гюго он нашел прототипы своих бурнопламенных
героев с их демонически-бешеными страстями,
порывистыми движениями, театральными
позами, вечной патетической приподнятостью,
напыщенным языком.
Он был первый, сказавший в нашей
литературе много нового... Марлинский
не много действовал как критик, но много
сделал, — его заслуги в этом отношении
незабвенны»... В критике он, при всей природной
нелюбви к абстракции, при романтической
ненависти к предвзятой теории, руководствовался
непосредственным эстетическим чутьем.
На критику Бестужев смотрел как на «краеугольный
камень литературы». Понимая, что молодое
общество, в котором «литературное имя
можно подчас купить и завтраками», надо
«водить под ручку», Бестужев, стоя с начала
двадцатых годов на критической страже,
«кричал как гусь капитолийский», не брезгая,
как впоследствии и Белинский, и самыми
ничтожными поводами: «кого бы и как бы
ни разбирали, все-таки рано, поздно ли,
это принесет пользу; в спорах критических
образуется вкус, и правила языка принимают
твердость». Элементарные воззрения его
на критику быстро развились и усложнились,
и уже в «Полярной Звезде» на 1823 г. появилась
его большая и серьезная статья: «Взгляд
на старую и новую словесность России».
После множества отрывочных, по большей
части, комплиментных отзывов о современных
писателях, Бестужев пришел к заключению,
что русская литература находится, несмотря
на множество писателей, еще в младенческом
состоянии, что доказывается бедностью
прозы и преобладанием стиха — этой «детской
гремушки»; причины этого явления он усматривал
в территориальной огромности России,
мешающей «сосредоточиванию мнений»,
т. е. возникновению центров образованности,
а также в пренебрежении общества к родному
языку, в писательской кружковщине. В следующем
обзоре: «Взгляд на русскую словесность
в течение 1823 г.» («Полярная Звезда» за
1824 г.), Бестужев констатировал общий застой
в литературе, наступивший, по его мнению,
после периода войн (1812 — 1814), и недостаток
творческих мыслей. Гораздо ценнее была
его третья статья «Взгляд на русскую
словесность в течение 1824 и начале 1825 годов»
(«Полярная Звезда» за 1825 г.); в ней он прямо
заявил, что «у нас нет литературы» (за
ним это повторили Надеждин, Н. Полевой,
Белинский), потому что нет воспитания,
нет общественной жизни, где было бы поприще
уму и характеру. Средства для борьбы с
таким положением вещей Бестужев указал
в напечатанной им в 1825 г. переводной статье
о поэзии XIX в., где удостоверял, что в литературе
уже проявилась наклонность к реализму,
удовлетворить которую может народность:
«...нам нужно народное содержание.
Глава 4.
ИЗ РАССКАЗА
Н. А. БЕСТУЖЕВА О РАССТРЕЛЕ ВОССТАВШИХ
14 ДЕКАБРЯ 1825 г. В ПЕТЕРБУРГЕ ... мы были окружены со всех
сторон: бездействие поразило оцепенением
умы; дух упал, ибо тот, кто на этом поприще
раз остановился, уже побежден вполовину.
Сверх того, пронзительный ветер леденил
кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших
так долго на открытом месте. Атаки на
нас и стрельба наша прекратились; «ура»
солдат становилось реже и слабее. День
сморкался. Вдруг мы увидели, что полки,
стоявшие против нас, расступились на
две стороны, и батарея артиллерии стала
между ними с разверстыми зевами, тускло
освещаемая серым мерцанием сумерек.Митрополит,
посланный для нашего увещания, возвратился
без успеха; Сухозанету, который, подъехав,
показал нам артиллерию, громогласно прокричали
подлеца — и это был последний порыв, последние
усилия нашей независимости.Первая пушка
грянула, картечь рассыпалась; одни пули
ударили в мостовую и подняли рикошетами
снег и пыль столбами, другие вырвали несколько
рядов из фрунта, третьи с визгом пронеслись
над головами и нашли своих жертв в народе,
лепившемся между колонн сенатского дома
и на крышах соседних домов. <...> С первого
выстрела семь человек около меня упали:
я не слышал ни одного вздоха, не приметил
ни одного судорожного движения — столь
жестоко поражала картечь на этом расстоянии.
<...> Другой и третий повалили кучу солдат
и черни, которая толпами собралась около
нашего места. <...>С пятым или шестым
выстрелом колонна дрогнула, и когда я
оглянулся — между мною и бегущими была
уже целая площадь и сотни скошенных картечью
жертв свободы. <...>
Иллюстрации к теме
- Портрет Никиты
Михайловича Муравьева
- Бестужев Александр Александрович
- Произведение А.А. Бестужева-Марлинского- «Испытание»
- Н.А. Бестужев
- Восстание декабристов на Сенатской
площади