Трипартистские институты на западе и в России: проблемы обновления

С.П.Перегудов

ТРИПАРТИСТСКИЕ ИНСТИТУТЫ  НА ЗАПАДЕ И В РОССИИ: ПРОБЛЕМЫ ОБНОВЛЕНИЯ

Одним из наиболее существенных факторов, определяющих степень здоровья общества и его нормальное, лишенное срывов и катаклизмов развитие, является уровень достигнутой им социальной стабильности и способность сохранять ее неопределенно долгое время. Для России, находящейся в процессе трансформации от одной общественно-политической системы к другой, данный фактор является особенно важным и значимым, причем и существующий уровень социального неравенства, и нерешенные проблемы экономического развития обусловливают наличие постоянного числа утраты того относительно «равновесного» состояния, которое достигнуто к настоящему времени.

Не представляя собой некую  данность, социальная устойчивость зависит как от объективной общественно-политической ситуации, так и от субъективных действий государственной власти и самого общества. Данная активность может быть как чисто ситуационной (нацеленной на временное смягчение существующих диспропорций в распределении собственности и доходов, укрепления чисто политических и силовых механизмов «гашения» взрывных ситуаций), так и носить более основательный, системный характер. При этом, именно социальная устойчивость стала «нормой»,  именно данная, системная адаптация к изменениям объективной социально-экономической ситуации играла и играет решающую роль в достижении и сохранении данной «нормы». И поскольку Россия встала на путь, призванный поставить ее в один ряд с этими государствами, есть резон кратко остановиться на ключевых моментах данной адаптации.

Трипартизм, корпоративизм и новое  социальное партнерство

Первой серьезной попыткой ввести в «системные» рамки отношения  генерировавших конфликт и социально-классовой  противостояние, было  создание той  модели  социального партнерства, которая получила название «трипартистской или неокорпоративистской». Начало этому было положено шведскими социал-демократами еще до второй мировой войны, но в большинстве западных стран трипартизм утвердился уже в послевоенный период. Своего рода  его образцами стали т.н. шведская модель и австрийское социальное партнерство.

По своей сути это был опиравшийся  на детально разработанный механизм согласования интересов сторон социальный контракт, где представителями наемных  рабочих и служащих выступали профсоюзы, а предпринимателей -  союзы бизнеса. Государство в качестве «третьей силы» не только влияло на достигнутые договоренности, но и скрепляло их законодательными и иными актами, гарантировало своим авторитетом их исполнение (Великобритания, ФРГ, Франция). В ряде стран механизмы согласования включали представителей государства и в качестве одной из «договаривающихся» сторон. Но и в первом, и во втором случаях оно являлось своего рода «контрагентом», выступавшим от имени всего общества, тогда как профсоюзы и предпринимательские организации отстаивали прежде всего свои собственные, «корпоративные» интересы. Именно в силу такого рода распределения ролей вся эта система в 60-е гг. стала называться неокорпоративистской (приставка нео- призвана была подчеркнуть принципиальную разницу между новым, «либеральным» корпоративизмом, «тоталитарном», образцами которого была фашистская Италия и Португалия).

Распространившиеся практически  на все основные западноевропейские страны трипартистская система по существу заняла центральное место (хотя и с заметными отклонениями от «образцов») в механизме выработки и принятия основных социально-экономических решений. Она существенным образом снизила конфликтность социально-трудовых отношений, превратив профсоюзы в прямых участников институтов власти.

Своего наивысшего влияния трипартизм достиг в 60-е гг., однако уже в 70-е  и особенно 80-е гг. он стал испытывать все более заметный кризис. Порожденная  им власть профсоюзов, сочетавшаяся с  разросшимся государственным вмешательством в экономику, ростом иждивенчества и иждивенческих настроений, стали серьезно тормозить экономическое развитие и вызывать растущее недовольство не только предпринимательских кругов, но и значительной части простых граждан. Именно на волне этого недовольства возник и укоренился «новый консерватизм», наиболее яркими представителями и лидерами которого стали М.Тэтчер и Р.Рейган.

Примечательно, однако, что как  раза в момент серьезного кризиса  трипартихма российские социальные дирижисты сочли, что это и есть как та система, которая необходима стране в момент, когда она встала на путь, призванный поставить ее в один ряд с «западными демократиями».

Оставим, однако, наши российские дела «на потом» и взглянем на то, что  же пришло на смену трипартизма там, где он отработал свой ресурс и был частично или полностью демонтирован.

Представления о том, будто с  приходом к власти неоконсерваторов социальные отношения были «отпущены  на свободу» столь же мало соответствуют  реальному положению дел,  что  экономика этих стран целиком и полностью оказалась во власти «свободного рынка». В действительности все было гораздо сложнее, и точно так же, как в сфере экономики командно-дирижистские методы государственного вмешательства уступили место более гибкому и целенаправленному «неодирижизму», так и в социальной сфере на месте трипартизма возникла система «нового социального партнерства», которая и по своему характеру, и по своим методам принципиально отличается  от вышедшего в тираж трипартизма. Основное отличие новой системы от старой заключалось и заключается в том, что место профсоюзов в ней заняли организации гражданского общества, которые начиная с 60-х гг. вступили в новую полосу своего развития и под названием «новых социальных движений» превратились в существенный фактор социально-экономических и политических отношений стран Запада. Начав преимущественно с протестных акций (особенно характерно было это для антивоенных, экологических, правозащитных и ряда других организаций), они мало-по-малу стали включаться в так называемую систему функционального представительства, или представительства интересов. И когда трипартизм в качестве главного звена этой системы исчерпал себя, они, интегрировавшись в нее и заменили профсоюзы в качестве основной составляющей «третьего угла» треугольника. Произошло это не сразу, причем и сами профсоюзы не были вытеснены из него целиком, и сохранили, хотя и в урезанном виде, свои переговорные функции.

Другим существенным отличием новой  системы от старой стало то, что  далеко не все организации и движения гражданского общества вписались в нее (в первую очередь это относится к антивоенным движениям и организациям). Как в прошлом профсоюзы, организации гражданского общества, которые вскоре стали называться некоммерческими или негосударственными организациями (НКО, НГО) подпирали и подпирают своей «внешней» активностью вес и влияние внутри системы.

По существу, в течение сравнительно непродолжительного времени произошла  институционализация новых отношений, причем еще в большей мере, чем  в старом трипартизме, наблюдалось и наблюдается большое страновое разнообразие конкретных форм данной институционализации.

В некоторых случаях «новый трипартизм»  сформировался в рамках механизмов и институтов трипартизма старого, однако и здесь основное взаимодействие осуществляется за пределами такого рода механизмов. Наиболее яркий пример такого симбиоза – система консультативных учреждений Европейского Союза, где созданный еще в самом начале формирования ЕС Эконмоический и социальный совет (ЭКОСОС) вначале представлял организации бизнеса и профсоюзы, а затем, с созданием европейских некоммерческих организаций, в его состав были включены и представители этих последних. При этом основным звеном «нового трипартизма» стал не ЭКОСОС, а разветвленная «комитетская система», буквально подпирающая все основные политические институты ЕС (Комиссию, Совет министров, Европарламент) и их структурные подразделения. Общее количество комитетов – около тысячи (что сопоставимо с числом комитетов в ряде стран-участниц), в их составе – около 50 тыс.представителей организаций, основная масса которых представляет бизнес, НКО, правительственные учреждения стран-участниц, а также экспертов. Хотя специалисты, изучающие данную систему, считают ее недостаточно демократичной и указывают на засилие в ней представителей бизнеса и недостаточную открытость деятельности комитетов, в своей совокупности они являются, тем не менее, действенным инструментарием, основанным на принципах нового трипартизма.¹

В странах, где организации и  движения гражданского общества обрели существенный политический вес, система эта носит более равновесный характер и по праву именуется системой нового социального партнерства. Именно такого рода партнерство создано в Голландии и ряде других европейских стран Северной и Центральной Европы.²

Но даже в странах, где в комитетской  системе не сформировалось четкое трехстороннее  взаимодействие, представительство  организаций гражданского общества в ней обеспечивает их весомую  роль в выработке и отчасти  в принятии важных государственных решений и в управленческом процессе как таковом.

Новый трипартизм – новые приоритеты

Если сверхзадачей старого трипартизма  являлось смягчение социально-классовых  противоречий и достижение социального  партнерства бизнеса и лиц  наемного труда, то трипартизм новый концентрируется уже на решение других общественно-значимых задач, замыкающихся, в основном, на систему социальных услуг и социальную инфраструктуру в самом широком смысле этого слова. Причина подобной ориентации достаточно проста. Государство благосостояния, созданное в период социал-реформистского этатизма, в новых условиях перестает удовлетворять социальные потребности общества, испытывает кризис и начинает трансформироваться в общество благосостояния, где государство утрачивает монополию на предоставление услуг и наряду с ним в игру вступают другие коммерческие и некоммерческие «игроки». В этих условиях существенно меняется роль и-фукнций бизнеса, и особенно бизнеса корпоративного, он решительным образом вторгается в социальную сферу, коммерсализирует ее, создавая вместе с госаппаратом принципиально новую систему взаимодействия, именуемую государственно-частным партнерством (Public Private Partnership - PPP).³ Именно данная, социально ориентированная трактовка сущности этого феномена является наиболее адекватной для характеристики новых отношений государства и бизнеса, которые заменили собой прежние, чисто этатистские модели социального менеджмента. Ныне это уже не столько участие государства в делах бизнеса, сколько, напротив, участие бизнеса в делах государства. Вторжение бизнеса не ограничивается социальной сферой, оно распространяется на всю сферу государственного управления существенным образом модифицируя и модернизируя его.

Особенно глубоко вторгается бизнес в такие виды социальных услуг, как здравоохранение, образование, социальное страхование, внося в эти сферы не только управленческие и технологические новации, но и элементы конкуренции, борьбу за «клиента» и существенно меняя всю атмосферу этатистской ментальности, характерную для нее и ее «клиентов». Недаром даже социал-демократы в лице таких их авторитетных лидеров, как Тони Блэр выдвигают в качестве главного принципа общества благосостояния «свободу выбора», которая, как он утверждает, провозглашалась консерваторами для узких групп избранных, а лейбористами ныне – для всех граждан.

Новая роль, которую начинает играть большой бизнес в обществе и государстве  не дает ему свободы рук в отношениях с ними. Корее это отношения  «контрагентов», каждый из которых  имеет и свою сферу интересов  и свой собственный политический ресурс. Но используя этот ресурс не для противостояния, а для взаимовыгодного согласования интересов, и именно в этом заключается первооснова тех преимущественно партнерских отношений, который складываются между ними. По большому счету там, где такого рода отношения и их институционализация в рамках комитетской системы обрели характер стабильного партнерства, их вполне можно характеризовать как контрактные т.е. как новый социальный контракт. В рамках скрепляющего его механизма каждая сторона выполняет свои собственные, специфические функции: государство вносит свою долю средств (львиную) на содержание услуг и одновременно несет ответственность перед населением за их адекватное функционирование.

Как выразитель общенациональных интересов, оно осуществляет соответствующие законодательные, административные и контрольные меры, необходимые для такого финансирования и контроля.

Бизнес, наращивая социальные инвестиции, реализует как собственные предпринимательские, так и более широкие, общественно значимые задачи. Органической частью его активности в данной сфере становится спонсорство социальных проектов, филантропическая и иная деятельность в рамках социально ответственного поведения.

Что касается НКО, то наряду с их протестной и лоббистской активностью, они выполняют и важные спонсорские функции в социальной сфере. Делают они это и как самостоятельные организации, и в кооперации с бизнесом. Реализуя принципы социальной ответственности, бизнес, и особенно  бизнес крупный,в целом ряде случаев предпочитает поддерживать те НКО, которые выступают за решение проблем, возникающих в сфере его непосредственной деятельности. Делают это они не в последнюю очередь потому, что от этих организаций во многом зависит отношение к нему общественности и ее отдельных групп, их рейтинг и «репутационный капитал».⁴

Недаром некоторые весьма авторитетные специалисты пишут  о «корпоративизации» НКО как  одного из проявлений их социальной активности.⁵ В первую очередь в такого рода «партнерские» отношения с бизнесом вступают многие влиятельные экологические, потребительские и правозащитные организации, а также организации, реализующие различного рода социальные проекты и программы. Но некоторые НКО, и в первую очередь благотворительные, аккумулируют и сами немалые средства, которые они направляют на решение социально-культурных, образовательных и других общественно значимых задач. Так, из 260 млрд.долл., которые ежегодно тратятся на благотворительность в США, только примерно пятая их часть выплачивается корпоративными коллективами и частными фондами. Что же до основной их части, то она собирается и расходуется, в основном, через структуры гражданского общества.⁶

Аккумулируя всеми упомянутыми  способами высокий политический ресурс, НКО обретает способность  отстаивать в сферах своей непосредственной деятельности и в сфере социальных отношений в целом интересы общества и добиваться в меру своих сил и возможностей соблюдения их другими сторонами «треугольника». Именно в этом последнем качестве НКО выступают как полноправный участник нового социального партнерства, причем участника, которого никто другой заменить не моет.

Вне зависимости от конкретных механизмов, в  рамках которых реализуется  это партнерство, именно оно определяет в странах со сложившейся системой функционального представительства характер социальных и социально-трудовых отношений и правила игры, нацеленные на их стабилизацию.