Синодальный период в истории Русской Православной Церкви

Синодальный период в  истории Русской Православной Церкви

Митрополит  Питирим (Нечаев)

Церковная история в этот период также переживала трагические моменты. Достаточно сказать, что Москва, находившаяся в оппозиции  реформам — не имела своего епископа в течение 70 лет; иерархически ею управлял викарий Ростовской епархии, епископ Переславль-Залесский.

Со смертью  Патриарха Адриана в 1700 г. Местоблюстителем патриаршего престола был назначен митрополит Рязанский Стефан Яворский, который некоторое время осуществлял общее руководство Церковью, но он был в трудном положении. Серьезно озабоченный проникновением лютеранских воззрений в русское православное общество, митрополит Стефан Яворский написал полемический труд "Камень веры" — произведение, направленное против западнических настроений, которые усиленно вводились и самим царем Петром Алексеевичем, и людьми, его окружавшими.

В 1721 г. Петр I учредил духовную коллегию для  управления Церковью, которая через  год была преобразована в Святейший  Правительствующий Синод—или, другими словами, "ведомство православного исповедания". Таким образом, патриаршее возглавление было отменено более чем на 200 лет, а весь период получил название Синодального. Синод был частью государственного аппарата — со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В XVIII в. произошел  очень резкий передел собственности, когда церковные земли были дважды или трижды секуляризованы. По существу, у Церкви были отобраны те "поминальные" земли, которые православные оставляли, уходя из этой жизни, на помин души, или просто жертвовали на что-то. При этом церковные земли обладали тем некоторым иммунитетом, что в них было особое право монастырей на крестьян. Монастырских крестьян не продавали, следили за тем, чтобы они не подвергались жестоким телесным наказаниям, и хотя по всей России было утверждено жесткое феодальное право владения душами, монастырские крестьяне находились в более щадящих условиях.

Секуляризация церковных земель, сокращение числа  монастырей привели к снижению их роли как центров культуры и просвещения. Поскольку богатства Церкви оскудели, развитие церковного искусства практически полностью стало зависеть от богатых жертвователей, которые распространяли свой обмирщенный вкус и на церковную архитектуру, и на иконопись, и на произведения прикладного искусства, предназначенные для церковного обихода.

Многим  стал непонятен язык богослужения —  в особенности это касалось аристократии, часто знавшей иностранные языки  лучше русского. Поскольку смысл  службы перестал быть понятным, церковная  музыка начала развиваться в том же направлении, что и западноевропейская: эстетическое наслаждение превратилось в самоцель, распалось единство музыки и слова.

Однако  несмотря на все сложности, которые  возникали в связи с "огосударствлением" церковной структуры, Синодальный период дал образцы очень высокого духовного развития Церкви. Не случайно мудрейший московский митрополит Филарет Дроздов сказал, что "Промысл Божий всегда заботился о Церкви и всевозможные ошибки направлял к благим последствиям".

Именно  в XVIII в. в массе появились духовные учебные заведения. Основанная еще в конце XVII в. Славяно-греко-латинская академия была преобразована в высоко развитую — и духовно, и научно, и методологически — школу Московской, Санкт-Петербургской и Казанской духовных академий. К концу XIX в. воспитанники российских духовных академий и выдающиеся ученые Московского университета обеспечили такой высокий подъем в области философии, богословия и церковно-исторической методики исследования, который определил дальнейшие пути развития не только последующей русской мысли, но и оказал влияние на западную. Блестящие образцы русской религиозной философии до сих пор имеют большое значение для Запада, а в последнее десятилетие стали доступны и в России.

Нужно отметить, что инославные конфессии: католическая, которая была в западных областях, присоединяемых к России; лютеранские общины, которые появлялись и в самой Москве, в Немецкой слободе, и, опять-таки в западных областях от Финляндии до Прибалтики; исламские общины; затем, правда, спустя сто лет—грузинская и армянская Церкви—все они сохранили свои структуры. Правда, статус грузинского Патриарха в отсутствие русского Патриарха упразднили, и в Грузию был назначен Экзарх, возглавлявший ее Православную Церковь.

Что касается европеизированной части общества, то и она, как, по крайней мере, становится заметно с течением времени, в значительной своей части оставалась верной Православию. Даже среди аристократии, в особенности среди военных, нередки примеры высокого благочестия — генералиссимус А.В. Суворов, генерал-фельдмаршал П.А. Румянцев, адмирал Ф.Ф. Ушаков, недавно канонизованный Церковью и др.

В истории  русской святости XVIII в. отмечен именами  святителей Димитрия Ростовского, Митрофана  Воронежского, Тихона Задонского, Иоасафа  Белгородского, блаженной Ксении Петербургской и многих других канонизованных и неканонизованных подвижников благочестия. С конца XVIII в. начинается новое возрождение монашеской жизни. Именно Синодальный период дал образцы той высокой духовности, которая нас питает и которая не превзойдена до сих пор. В качестве примера можно привести преподобного Серафима Саровского—одного из самых почитаемых в современном мире святых. Преподобный Серафим через нашу русскую эмиграцию стал всемирно почитаемым святым. В мире можно встретить его изображения с чертами монголоидного или негроидного типа. К середине XIX в. особенно возрастает духовное значение Оптиной пустыни. Духовного руководства старцев пустыни ищут Н.В. Гоголь, К.Н. Леонтьев, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, В.С. Соловьев и многие другие известные деятели русской культуры.

Таким образом, хотя Синодальный период для Русской  Церкви может быть определен как  исключительно сложный, он отмечен  расцветом духовной культуры, а это  значит, что несмотря ни на какие  внешние катаклизмы, остается некая таинственная глубина национального достоинства, внутренней силы нации, способной в любых потрясениях сохранить и развить свое самосознание. Поэтому, каким бы трудным ни был этот период, мы с благодарностью принимаем его культурное наследие и с благоговением вспоминаем высокие образцы святости.

Список литературы

1. Знаменский  П.В. Руководство по русской  церковной истории. М., 1996.

2. Римский  С.В. Православная Церковь и  государство в XIX веке. Р.-н./Д., 1998.

3. Смолич  И.К. История Русской Церкви. чч. 1 – 2. 1700 – 1917. М. 1997.

4. Титлинов  Б.В. Духовная школа в России  в XIX столетии. Вильно, 1908. т. 1–2.

5. Устрялов  Н.Г. История царствования Петра  Великого СПб., 1859.

6.Филарет (Дроздов), митр. Государственное  учение митрополита Филарета. М., 1883.

Карташов А.В. Очерки по истории  Русской Церкви Том 2

Глава: ПЕРИОД СИНОДАЛЬНЫЙ.

Введение.

   Наряду  с другими бесспорно переломными  событиями русской истории, как  крещение Руси св. Владимиром, как  татарское завоевание Руси, и  революционная реформа Петра Великого должна быть признана полагающей грань времен и открывающей новый период в Истории Русской Церкви, получивший название Синодального*).

   Сколь  ни стирали наши крупные историки (Соловьев, Ключевский, Платонов, Милюков)  мифологический налет на эпохе Петра Великого путем углубленного прояснения непрерывности исторического процесса, в котором нет перерывов и сказочных скачков, но после всей их критической чистки, еще бесспорнее установилась обоснованность проведенной нашими предками разделительной черты в русской истории общей, а в данном случае и церковной: до Петра и после Петра. Особый Синодальный Период не схоластическая условность, а естественно сложившаяся, своеобразная по своей новизне эпоха в развитии Русской Церкви. И дело тут не в одной, и при том канонически дефективной, новизне формы высшего управления русской церковью, а в новизне правового и культурного принципа, внесенного в русскую историю с Запада, глубоко изменившего и исказившего нормальную для Востока "симфонию" между церковью и государством.

    Таким образом, и по установившейся  связи исторических судеб церкви  с судьбами государства (как  и в других свободных национальных  церквах Востока), и по новизне  установленного Петром Великим  строя церковного управления, со  смерти последнего 11-го патриарха Московской Руси, Адриана (†l700), мы вступаем в новый период, период Императорской России. Западнический, секулярный, антитеократический дух деспотического преобладания государства над церковью, характерный для этого, существенно европейского периода, диктует нам и некоторый формальный вариант в обычном расположении и в обобщениях церковно-исторических материалов. А именно, при изображении хода высшего церковного управления и преобразующего, общего церковно-государственного законодательства, мы находим целесообразным повествовать не по хронологической смене одного всероссийского митрополита или патриарха другим, а по царствованиям императоров. Было бы противно исторической правдивости закрывать глаза на властно держащую бразды церковного правления руку светских правителей и убаюкивать себя клерикальной иллюзией, будто ничто не изменилось в православной Руси, и церковь не утратила ни своего прежнего примата, ни своего стиля и колорита. На самом деле изменилось все настолько радикально, что и у церковного историка любого настроения и направления отнята всякая возможность по-прежнему излагать историю по каким-то возглавителям церкви. Замысел царя-реформатора удался. Никаких возглавителей не осталось. Церковь была в буквальном, техническом смысле обезглавлена. Только мелькнули и вскоре исчезли с горизонта мало что значившие безвластные титулы "президентов, вице-президентов" Синода, заменившись столь же номинальным вариантом "первенствующих членов," с конца ХVIII и начала ХIХ вв. окончательно отданных во власть министерской фигуры обер-прокуроров. Еще возможно с некоторым основанием попытаться излагать историю этого периода по лицам обер-прокуроров, но никак не членов Синода, безапелляционно назначавшихся и смещавшихся обер-прокурорами. Всего достойнее и естественнее повествовать по царствованиям. На этом уровне мы находим возможность улавливать и характерные черты процесса исторического движения, определяемые личностью неограниченного монарха и его окружениями.

   Был  момент в русской историографии в конце ХIХ века, когда наши ученые, испугавшись быть недостаточно внимательными к роли экономических отношений, попытались ослабить резкую новизну Петровской ломки, ослабить Петрово новаторство, как некий миф. Эта попытка не оправдала своего мнимого глубокомыслия. Особенно с церковно-исторической стороны остается бесспорным, что с момента радикализма именно западнических реформ Петра начался новый период русской государственной истории, ее новый путь и новый метод строительства. Суть его - в синтезе плодов и методов европейской культуры с потребностями русской жизни, но с неизменяемой глубиной русской ментальности.

   Западная  Европа, слившись в этом процессе  со своей восточной, русской,  уже евразийской половиной, сама  стала иной, более богатой, сложной, синтетической. Таким образом, Петровский период открывает собой новый период и в истории европейского христианского человечества. Не только новоявленная на общечеловеческой сцене Россия, но и сама старая Ромейская Западная Империя, присоединением к ее организму России, возводится в ранг бесспорной, вне конкуренции возглавительницы решающих судеб земного человечества. Все другие части человеческого рода, видят они то или не видят, предопределяются к тому, чтобы вступить на пути, уже занятые безвозвратно христианским европеизмом.

   Это  не значит, что данный, уже фактически  сложившийся и поддающийся некоторому  определенно, историософский этап  земного человечества является  рационально простым и для  всех принудительно ясным. Даже  для самого Петра этот этап не мог еще быть в той степени бесспорным и ясным, как для нас, 250 лет спустя. Но на то и интуиция гения, чтобы поставить все дело на верную ставку в решающий, но для большинства еще совсем неясный момент.

   Петр "Россию вздернул на дыбы" столь круто, что для Церкви, носительницы ее наиболее консервативных, неизменных начал, создал мучительную глубокую пытку. Хирургически извергнув из себя патетическую "аввакумовщину," Московская церковь второй половины ХVII века формально лишилась огромного запаса религиозной энергии. Но не нашла и не выносила еще иной, новой формулы вдохновения для дальнейшей своей активности. Ставка на грекофильство, предписанная формально Собором 1667 г., не могла дать свежего вдохновения. Греки сами не обладали тем богатством школьности и просвещения, без коих хирела потрясенная и волнуемая новыми религиозными вопросами Москва. Русским архиереям известно было это оскудение в греческом православии. Еще в 1645 г. Феофан, митрополит Палеопатрасский, в челобитной, поданной молодому царю Алексею Михайловичу, писал: "Буди ведомо, Державный Царю, что велие есть ныне бессилие во всем роде православных христиан и борение от еретиков, потому что папежи и люторы имеют греческую печать. И печатают повседневно богословные книги св. отец. И в тех книгах вмещают лютое зелие и поганую свою ересь." Москва, в лице своего епископата, хотя и сдвинулась с места, начала создавать руками выписываемых греков зачаточные школы. Но двинула это дело, равно как и дело книжного творчества, главным образом благодаря систематическому привлечению более близких и родственных по языку сил из Малой, т. е. Киевской России. Эти русские южане и дали в нужный момент реформатору Петру опору - осуществить безмерно смелую, в духе его западнических увлечений, реформу Высшего Церковного Управления.

Основной  характер и оценка синодального периода.

Гениально-яркая, волевая личность царя Петра стала проводником  и исполнителем того перелома в неотвратимом всемирно-историческом процессе меняющихся взаимоотношений церкви и государства, срок для которого приспел в России уже в половине ХVII в. Суть перелома заключалась в отрыве от обветшавшей формы средневековой теократии не только в ее острой форме римского папо-кесаризма, но и в смягченной форме византийского кесаро-папизма. На Западе процесс отрыва, оттолкновения, воплощавшийся в остро выраженном состязании двух властей, выявил с бесспорной ясностью и положительную его тенденцию: - свергнуть сакральный примат авторитета церкви и заменить его лаическим приматом авторитета государства и общей, светской культуры. В гуманистической атмосфере человеческое начало эмансипировалось от начала божеского, утвердило не только свою независимость, но и свой примат и даже более - свой абсолютизм. Это было популярным противовесом абсолютистской тенденции угасавшей теократии. Дуалистические дискуссии о jus divinum и jus Нumаnum к ХVI веку были перекрыты монистической идеей jus nаturаlеt "естественного права," как начала высшего, воплощенного в национальном государстве, занимающем определенную территорию. Все, что на этой территории, включая все религии, церкви и секты, - подвластно государству и им управляется. В этом праве государственной власти, законодательной, административной и судебной, и заключается примат ее над сферой религиозной. Принципиально религиозная жизнь, с ее догматикой, мистикой и моралью, протекает на глубине, независимой от внешней власти государства. На деле эта зависимость, как и в таинственной связи души с телом, является вполне реальной и исторически весьма осязаемой. В системах канонического права вышеуказанная форма взаимоотношений церкви и государства носит название системы "территориальной." На Западе со времени Петра Великого эта система, особенно в протестантских странах, была торжествующей и нормальной в свете мировоззрения нового времени, монистически гуманитарного. В этот век "просвещения" (ХVII-ХVIII в.) канонический "территориализм" преимущественно противопоставлял себя устаревшей римо-католической клерикальной теократии. Петр Великий, вместе с частью умственных верхов Москвы ХVII в., подпавшей под чары этого лаического "просвещенского" мировоззрения, не мог не взяться, по его бурному реформаторскому темпераменту, за проведение в жизнь лаического территориализма в применении к русской церкви, тоже глубоко теократической в византийском варианте. Получилась сокрушительная идейно-каноническая и бытовая ломка, серьезности которой Петр и его сотрудники до конца не постигали. В свете нового нерелигиозного мировоззрения родилась и новая форма верховной власти в русском государстве и новая форма высшего управления в русской церкви: Императорская Россия и Синодальная Церковь.