Ключевский и Платонов и их вклады в развитие риторики

После смерти отца, сельского священника Осипа Васильевича Ключевского (1815—1850), семья Ключевских перебралась в  Пензу, где Василий учился сначала  в приходском, а затем в уездном  духовных училищах, после окончания  которого в 1856 году поступил в Пензенскую духовную семинарию, однако после чуть более четырех лет учёбы отчислился из неё, не закончив. В 1861 году уехал в Москву, где в августе поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Окончив университет (1865), по представлению С. М. Соловьева, был оставлен при кафедре русской истории для подготовки к профессорскому званию.

 

Среди университетских профессоров  на Ключевского оказали особое влияние  С. В. Ешевский (всеобщая история), С. М. Соловьёв (русская история), Ф. И. Буслаев (история древнерусской словесности). Кандидатская диссертация: «Сказания иностранцев о Московском государстве»[2]; магистерская диссертация: «Древнерусские жития святых как исторический источник» (1871), докторская диссертация: «Боярская дума Древней Руси» (1882).

 

После смерти С. М. Соловьёва (1879) стал читать курс русской истории в  Московском университете. С 1882 года —  профессор Московского университета[3]. Параллельно основному месту  работы читал лекции в Московской духовной академии и Московских женских  курсах, организованных его другом В. И. Герье. В период 1887—1889 был деканом историко-филологического факультета и проректором университета.

 

В 1889 году избран членом-корреспондентом  Императорской Академии наук по разряду  историко-политических наук.

 

В 1893—1895 годах по поручению императора Александра III читал курс русской истории великому князю Георгию Александровичу. Среди его учеников также был А.С. Хаханов.

 

В 1899 году вышло «Краткое пособие  по русской истории», а с 1904 года издавался полный курс. Всего вышло 4 тома — до времени правления Екатерины II.

 

В 1900 году избран ординарным академиком Императорской Академии наук (сверх  штата) по истории и древностям Русским.

 

В 1905 году Ключевский получил официальное  поручение участвовать в работе Комиссии по пересмотру законов о печати и в совещаниях по проекту учреждения Государственной думы и её полномочий.

 

10 апреля 1906 был избран членом  Государственного совета от Академии  наук и университетов, но 11 апреля[источник  не указан 1109 дней] отказался от  звания, поскольку не находил участие в совете «достаточно независимым для свободного… обсуждения возникающих вопросов государственной жизни»[4].

В. О. Ключевский являлся почётным членом Витебской учёной архивной комиссии[5].

 

Умер 12 (25) мая 1911 в Москве. Похоронен на Донском кладбище в Москве.

 

Оратор

 

1.  

 

Среди всех дореволюционных профессоров  России Василию Осиповичу Ключевскому  принадлежит едва ли не самое первое место как знаменитому, общепризнанному  лектору. В аудиториях Московского  университета во время его лекций яблоку негде было упасть. Слушатели теснились в проходах, кольцом окружали кафедру.

Не только студенты историки и филологи, для которых, собственно, и читался  курс русской истории, были его слушателями  математики, физики, химики, медики — все стремились прорваться на лекции Ключевского через строгую охрану надзирателей — по-тогдашнему, «педелей». Лекции Ключевского буквально опустошали аудитории на других факультетах.

Ключевский был современником  двух революционных ситуаций (1859 — 1861 и 1879 — 1880 гг.), видел первую в России революцию 1905 — 1907 годов. Общественное движение революционных эпох всегда вызывает потребность в новых исторических трудах, в глубоком понимании прошлого своей страны. В этих условиях рождался «Курс русской истории» Ключевского. Он стремился, как мог, ответить на потребность времени.  

 

2.  

 

5 декабря 1879 года Ключевский  прочел в «большой словесной»  Московского университета свою  первую лекцию университетского  курса, посвятив ее приемникам  Петра I. Лекция была встречена восторженной овацией. Передовое студенчество без устали аплодировало профессору, оказавшемуся «своим».

Лекция была антидворянской по общему звучанию. Нигде не только не восхвалялось дворянство, а подчеркивалась антинародная его сущность

Ключевский неустанно работал над текстом лекций, над их содержанием, образностью, стройностью. Структура лекции была ясна студенту. Лекция состояла из сравнительно немногих отделов, логически тесно связанных между собой, вытекающих один из другого. Обработка содержания лекций, их свежесть, новизна, отчетливость построения — первое и самое значительное требование лекторского искусства.

Все свидетельства об обаянии лекций Ключевского, сведенные воедино, к  какой бы стороне его лекционной деятельности они ни относились, убедительно говорят о важнейшем, о том, что они шли навстречу глубокой необходимости для слушателей понять прошлое своей страны, получить ясное представление о ее путях и движении. Соглашались или нет слушатели с концепцией Ключевского, принимали ее целиком или перерабатывали по-своему, уносили ли они с лекций запас готовых выводов или только осознание острых, но еще не решенных проблем эпохи, — все они уходили с лекций в какой-то мере обогащенными.

Замечательным свойством Ключевского-лектора, даже его «главной привлекательностью», по выражению одного из учеников, было умение «необычайно просто изложить самые трудные сюжеты, вроде, например, вопроса о возникновении земских соборов, вопроса о происхождении крепостного права» и др. А. Ф. Кони говорит о «неподражаемой ясности и краткости» Ключевского. Есть афоризм самого Ключевского о необходимости простоты: «Мудрено пишут только о том, чего не понимают». 

3.  

 

Каждая лекция Ключевского была праздником.

Педели стояли у дверей «большой словесной», где обычно читал  Ключевский, пытались пропускать по студенческим билетам только тех, кому надлежало слушать курс по расписанию, но «студенты всяких курсов и специальностей напирали силой, шли стеной»

В «большую словесную», малоуютную, но зато вмещавшую в данных условиях по пятисот слушателей, если не больше, с трудом входил своей быстрой, но осторожной походкой, слегка согнувшись, профессор Ключевский, в очках. Пробираясь через толпу к кафедре, он обыкновенно начинал лекцию сразу, по некоторым свидетельствам, еще на ступеньках, ведущих к кафедре.

Когда позже лекции его перевели в самую большую, так называемую «богословскую» аудиторию, размещаться  слушателям стало значительно удобнее. И резонанс тут был куда лучше, чем в «большой словесной» (вопрос о резонансе в аудитории очень важен для лектора).

Тишина устанавливалась в аудитории  немедленно, «жуткая», «многоговорящая» тишина, как пишет один из слушателей.

В первой половине своей лекционной деятельности Ключевский читал сидя. Затем привык читать стоя. На кафедре  обычно лежали какие-то записки, в которые, впрочем, он почти не заглядывал. Некоторым казалось, что он читал по-написанному, а не говорил. Но подавляющее число свидетельств не подтверждает этого впечатления. Ключевский говорил, изредка заглядывая в свои записки, «со склоненным не то к рукописи, не то к аудитории корпусом», иногда приподнимая руку «в уровень с открытым лбом», откидывая прядь волос. Одни говорят о «зажмуренных глазах», другие — об остром сверкании глаз. Очевидно, бывало и то и другое. «Его лицо приковывало к себе внимание необыкновенной нервной подвижностью, за которой сразу чувствовалась утонченная психическая организация». Прядь волос всегда «характерно свешивалась поперек лба, прикрывая давний шрам на голове». Глаза, полускрытые за стеклами очков, иногда «на краткий миг» «сверкали на аудиторию черным огнем, довершая своим одухотворенным блеском силу обаятельности этого лица 

Удивительное дело, все до одного свидетели говорят, что Ключевский всегда читал «тихо» Вместе с тем все говорят о «привлекательном», даже «необыкновенно привлекательном» голосе, о «прозрачности звуковой стороны». При тихой речи она была слышна каждому в аудитории, набитой сотнями человек. Отсюда естественное предположение: у Ключевского, очевидно, был поставлен голос, иначе он не мог бы достичь этого эффекта. Может быть, он обладал голосом, поставленным от природы. Но если вспомнить, что он пел и что в семинарии, в которой обучался, пение было обязательным предметом, можно предположить, что помощь природе пришла и оттуда.

Был еще у Ключевского (он очень любил музыку) и какой-то внутренний музыкальный ритм в построении фраз. Один из его слушателей говорил ему на юбилее, а этой мысли не выдумаешь для торжества: «В ваших лекциях нас поражала музыка вашей блестящей речи». Музыки нет без ритма. А ритм в построении фразы у Ключевского легко заметить в его работах, изобилующих ритмичным строением предложений.

Тут мы встречаемся с удивительным явлением.

Ключевский был заикой. В самом  раннем детстве все было как будто  благополучно. Но в девятилетнем возрасте мальчик пережил страшное потрясение. Его отец, которого он очень любил, погиб трагической смертью.

В духовном училище, куда его отдали учиться, он заикался так сильно, что  тяготил этим преподавателей. Они  не знали, что делать с учеником, и держали его в училище за умственную одаренность, жалея сироту. Со дня на день мог встать вопрос об его отчислении, ведь школа готовила церковнослужителей, заика не мог быть ни священником, ни пономарем.

 

Непрерывный и напряженный труд — основа развития лекторского дара. В биографии Ключевского преодоление заикания — первая ранняя предпосылка этого развития.

 

Темп речи был всегда медленным: «Неторопливость лекции была такова, что при небольшом навыке можно  было... записывать, не пользуясь стенографией, буквально слово в слово, как она произносилась». Определение «чеканности» употребляют, не сговариваясь, многие слушатели.

4.

А. Ф. Кони говорит о «чудесном  русском языке» Ключевского, «тайной  которого он владел в совершенстве». Словарь Ключевского очень богат. В нем множество слов художественной речи, характерных народных оборотов, немало пословиц, поговорок, умело применяются живые характерные выражения старинных документов.

Ключевский находил простые, свежие слова. У него не встретишь штампов. А свежее слово радостно укладывается в голове слушателя и остается жить в памяти.

 

Все отмечают у Ключевского неизменно  правильное построение фразы, в которой  были на месте «все оттенки синтаксического  и этимологического сцеплений». Некоторые  критики и литературоведы даже упрекали Ключевского за «чрезмерно правильное» грамматическое построение предложений. При этом в устной речи не было никаких оговорок, поправок, повторов, никакого «любимого» словесного «мусора», вроде постоянных «так сказать», «изволите ли видеть» и тому подобного, затыкающих паузы, когда лектор ищет подходящее слово. Эти «затычки» обычно вызывают у слушателей досаду и скуку. Язык Ключевского был свободен и от стертых словесных шаблонов, каждое слово было удачно выбрано, звучало как живое, новое.

5.  

 

Но при этом небыстром, отчетливом, отчеканенном произнесении фраз удивительно богатыми и разнообразными оказывались интонации — редкое искусство Ключевского. Он владел музыкой разнообразнейших интонаций, связанных в то же время с живыми изменениями мимики лица. Слышавшие его говорят о голосе, «неисчерпаемом по интонациям и фразировке», «о чисто артистической речи».

Глубокое знание предмета и художественные особенности мышления позволяли  Ключевскому как бы видеть то, о  чем он говорил. Он конкретно представлял  себе прошлое и воссоздавал его в воображении слушателей, но не просто как «картинку», а как основу своего научного вывода. Он проникал в строй старой жизни и зримым образом познавал ее. Он, по мнению современников, владел даром «художественного внушения».

 

6.  

 

Огромный природный талант Ключевского  был развит в процессе непрерывного труда. Преподавательский опыт он стал копить с самых ранних лет. Ведь он начал преподавать за копейки  чуть ли не с десятилетнего возраста, а чисто лекторский, по-нашему «вузовский», опыт к началу его громкой и прочной славы середины 80-х годов уже насчитывал более полутора десятков лет.

Еще студентом он постоянно наблюдает  за манерой чтения профессоров, отмечая  для себя достойнее применения и  отвергая ошибочные приемы. Любопытны  характеристики лекторов, данные им на первом курсе «в одну из пятниц» в подробном письме к семинарскому другу Васеньке Холмовскому. Ключевский описывает манеру чтения профессоров, их внешний облик, делит на особые типы слушателей в аудитории. Ничто не ускользает от его внимания — ни внешность лектора, ни манера речи, ни реакция аудитории.

 

Ключевский наблюдает не только за профессорами, но и за слушателями

И в расцвете творческих сил Ключевский постоянно записывает наблюдения за приемами лекторского мастерства, вырабатывает его правила, сосредоточенно анализирует собранные данные, заполняет заметками о существе и приемах преподавания целые страницы. Кратко говоря, он сознательно изучает вопрос, вникает в него, а не просто отдается велениям интуиции.

Может быть, одну из главных тайн своего мастерства Ключевский раскрыл в таких словах: «Говоря публично, не обращайтесь ни к слуху, ни к уму слушателей, а говорите так, чтобы они, слушая вас, не слышали ваших слов, а видели ваш предмет и чувствовали ваш момент. Воображение в сердце слушателей без вас и лучше вас сладят с их умом». Смысл этого своеобразного совета — призыв к сотворчеству, к участию самих слушателей в добывании вывода из созданного лектором живого «лицезрения» фактов, реального процесса, который можно видеть. Это внутреннее видение фактов и заставляет «лучше», чем прямая формула преподавателя, добыть «самому» нужный научный вывод.

8.  

 

Хочется добавить несколько штрихов  к личной характеристике Ключевского  — ведь владеет лекторским мастерством  живой человек, и его личный облик нельзя отъединить от лекционного труда.

Перейдя рубеж своего пятидесятилетия, Ключевский полностью сохранил невероятную  трудоспособность. Она поражала учеников, куда более молодых, они не могли  угнаться за стареющим учителем. Один из них вспоминает, как, проработав долгие часы вместе с молодежью поздним вечером и ночью, Ключевский появлялся утром на кафедре свежим и полным сил, в то время как ученики еле стояли на ногах.