Франция в период диктатуры Наполеона Бонапарта

Революция не успела закончить этой операции распродажи национальных имуществ. Значительная часть земель осталась еще не проданной  к моменту вступления во власть Наполеона. Отношение Наполеона к этой сложной  проблеме весьма характерно и представляет значительный интерес.  Само собой разумеется, что новое правительство не могло, по самим условиям своего возникновения, нарушать созданного революцией права новых владельцев земли. Ведь оно само выросло на почве, подготовленной революцией, основным мотивом его существования было закрепление и упорядочение ее социальных результатов. Не удивительно, что одним из первых его актов было признание неприкосновенности всех законным путем совершенных покупок национальных имуществ. Даже за попытку запугивать приобретателя национального имущества оно грозит строгой карой.

Но, с другой стороны, зарождающаяся монархия вполне основательно не доверяла долговечности  той поддержки, которую пока оказывали  ей демократические элементы населения. Ее прочной опорой были средние классы — торгово-промышленная и землевладельческая буржуазия. Такое положение было чревато опасностями. В более  или менее отдаленном будущем  можно было предвидеть борьбу на два  фронта — с реакцией и демократией. Стремление к примирению с силами реакции — духовенством и дворянством  — было в этих условиях естественно, тем более, что оно чувствовалось  и в среде самой буржуазии, очень напуганной демократией. Этим стремлением и объясняется целый  ряд мероприятий эпохи консульства  и империи. Так, примирение с католицизмом ведет за собою возвращение клиру  еще не проданных земель, предназначавшихся  на содержание церквей; амнистия эмигрантам, объявленная 6 флореаля Х года, обещает  вернуть им их земли (за исключением  лесов, объявленных государственной  собственностью), поскольку, разумеется, эти земли не перешли в другие руки.

В связи с  этими попытками примирить с  новой властью верхние слои старого  общества, необходимо упомянуть еще  об одном акте империи — о создании нового дворянства. Ряды старых дворянских родов за время революции очень  поредели. Да и из оставшихся далеко не все, и не самые видные дворяне, вняли призыву Наполеона, Чтобы, с одной стороны, пополнить кадры  дворянской знати, с другой — тесно  связать с собой, со своими личными  интересами тщеславие и корыстолюбие новых людей, выдвинутых революцией и войнами, Наполеону пришлось вернуться  к принципам старого порядка, казалось, всецело отвергнутым Францией в эпоху революции. Мы не можем  входить в детали этого вопроса. Для нашей задачи важно отметить лишь одну его сторону — социально-экономическую.

Все дворянские привилегии, титулы и т. п. имеют реальное значение лишь тогда, когда они опираются  на действительную силу. Сила дворянства всегда была связана с его землевладением. Так как Наполеон это прекрасно понимал, то он мог действовать двояко: или давать дворянство людям, уже обладавшим крупными земельными владениями, т.е. представителям буржуазного землевладения, или дарить своим приближенным, возводимым в дворянское достоинство, земли, составлявшие национальную собственность²¹.

Но своему происхождению  эти земли составляли часть еще  не распроданных национальных имуществ. Таким образом, земли, отобранные революцией у старой аристократии, начали служить  при Наполеоне фондом для образования  аристократии новой. Понятно, что при  аристократической тенденции правительства  дальнейшее дробление земель были ему  совершенно нежелательно. Поэтому почти  все постановления, облегчавшие  мелкому люду покупку земли, были при Наполеоне отменены, а оставшиеся в силе не применялись; поэтому же было объявлено, что все, не уплатившие в срок следуемой доли покупной суммы (т.е. бедные покупатели), лишаются навсегда прав на уже приобретенную ими  землю. В крестьянском вопросе Наполеон всецело отказывается от традиций Национального  собрания, как ни были они сами по себе умеренны. «Крестьянофильство»  для него лишь революционная «идеология», заслуживающая такого же презрения, как и все прочие «идеологии».

Несмотря на многочисленные препятствия, стоявшие на пути промышленного прогресса, дореволюционная  Франция была уже в значительной степени страной капиталистической. Очевидно, ни цеховая регламентация, ни многочисленные разделявшие страну таможенные перегородки, ни общие политические условия старого порядка не могли  задержать естественного хода вещей. Не только отдельные предприниматели  находили возможность обходить суровые  средневековые регламенты, их вынуждено  было во многих случаях нарушать и  само правительство. Первые при этом могли широко пользоваться тем обстоятельством, что сеть цеховой организации  не распространялась на всю Францию (некоторые провинции были совсем свободны от цехов); второе действовало  двояко: или выдавало особые привилегии, разрешающие основание мануфактур и освобождающие их от корпоративной  опеки, или просто игнорировало возникновение  новых отраслей индустрии, не торопилось подчинить их не удобной для них  регламентации. Так или иначе, но накануне революции существовали уже  крупные капиталистические мануфактуры. В Лангедоке, в Севеннах были суконные мануфактуры, в Нормандии — фабрики шерстяных и хлопчатобумажных материй, в долине Луары, в Type, Руане, Лионе — фабрики шелковых изделий, в Арденнах — металлургические заводы, в Артуа — каменноугольные копи, в Бордо — сахарные заводы и кораблестроительные верфи и т. д. и т. д.Разумеется, крупное предприятие не было еще господствующим типом. На ряду с ним и часто в зависимости от него существовала масса цеховых и нецеховых мелких производителей, работавших у себя на дому. Но они в большинстве случаев уже потеряли свою самостоятельность и были всецело в руках скупщика-торговца или владельца соседней мануфактуры. От него они получали сырой материал и ему же сбывали продукты своего труда, получая за него довольно скудную заработную плату.

Параллельно с  развитием индустрии шло и  развитие торговли. По расчетам конца XVIII века за период 1715 — 1792 гг. внешняя  торговля Франции увеличилась в  четыре раза. Франция поддерживала правильные торговые сношения со всеми  странами Европы. В один Гамбург, напр., она отпускала ежегодно на 40 миллионов  сахарного песку. Сырые материалы  для французской промышленности — сырой сахар, хлопчатая бумага, кожи и т. п. — ввозились из колоний. При этом большая часть ввезенного после, переработки снова уходила  из страны. Так, в 1789 г. из колоний было ввезено товаров на 218 миллионов, причем во Франции было потреблено лишь на 71 миллион.

Центром колониальной торговли был Бордо. Центром восточного вывоза, т.е. средиземноморской торговли, после Утрехтского мира становится Марсель. Крупную торговлю вел также  Лион: он ввозил из Леванта, Италии и  Дальнего Востока 8 — 9.000 тюков шелка-сырца  и не менее четверти своего продукта сбывал на иностранные рынки²².

Так обстояло дело перед революцией, так преуспевал капитализм при неблагоприятных  для него условиях старого порядка. Естественно, что деятели Учредительного собрания, представители поднявшейся  к власти буржуазии, отнюдь не склонны  были сохранять в неприкосновенности эти условия. Уничтожив сословие цеховых присяжных и звание мастера, они провозгласили абсолютную свободу  труда, т.е., говоря точнее, абсолютную свободу капиталистического предприятия. После всего сказанного выше, мы, конечно, не можем придавать этому акту всеобщего значения. Это была мера исторически-неизбежная и для промышленного развития страны очень важная, особенно, если ее рассматривать в связи с общей ликвидацией остатков средневекового строя, но все же она для многих, и притом наиболее прогрессивных, отраслей промышленности лишь санкционировала уже совершившийся факт.

Как бы то ни было, до сих пор промышленная свобода  была исключением, теперь она стала  законом. Само собой разумеется, этот закон должен был отразиться губительно на благосостоянии старой привилегированной  цеховой аристократии. Зато его горячо приветствовали все живые и жизнеспособные элементы французской буржуазии.

Период демократической  диктатуры якобинцев, при всей их враждебности к богатым, не внес существенных перемен в судьбы французской  буржуазии. Правда, многие ее представители  серьезно пострадали от отдельных актов  нарушения собственности, от принудительных займов, реквизиций и т. п. Правда, военное  положение, застой в делах, закон  о maximum'e вызвали массу банкротств. Но зато в тот же период многим удалось  составить себе целые состояния, путем покупки и перепродажи  национальных имуществ, путем всевозможных темных финансовых операций, поставок на армию и т. п. На ряду со старыми  капиталистами появились новые, так называемые nouveaux riches, по размерам капиталов часто далеко оставлявшие  за собой старых.

Если, таким образом, накопление капиталов продолжалось, и притом усиленно, даже в эпоху  Конвента, то тем более должно это  сказать про период реакции. Существенное различие лишь в том, что капиталисты, при Робеспьере всячески скрывавшие свои деньги от зоркого правительственного ока, при Директории смело выступили  на авансцену, как настоящие хозяева  Франции²³.

Ко времени  вступления во власть Наполеона буржуазия, освобожденная Учредительным собранием, оттеснившая на задний план старое дворянство, пережившая более или  менее благополучно страшное для  нее время Конвента, щедро вознаградившая себя за пережитое унижение материальными  благами, представляла собою господствующий класс в полном смысле этого слова. Как же отразилась эта перемена в  ее положении на ее экономической деятельности? Как воспользовалась она своими новыми капиталами при новых условиях промышленной свободы?

Официальные данные эпохи консульства и империи  свидетельствуют о непрерывном  прогрессе индустрии. В этих данных есть некоторые преувеличения: в  действительности «непрерывный прогресс»  довольно часто, напр., в 1806 и 1811 гг., прерывался серьезными кризисами; в очень многочисленных отраслях индустрии вообще прогресс мало заметен. Но в общем за время  правления Наполеона, главным образом, за его первые годы, французская  промышленность, несомненно, сделала  крупный шаг вперед. Период 1800 — 1806 гг. представляет одну из ярких страниц  ее истории. Особенно преуспевало хлопчатобумажное производство. В начале столетия во Франции совсем не существовало производство муслина, в 1806 г. в одном округе С.-Кентэна было уже 8.000 станков, изготовлявших канифас, муслин, перкаль и коленкор; этот округ производил 300.000 кусков в год. Французский коленкор шел уже наравне с английским. Быстро развивалось ситценабивное дело: один из ситцевых королей эпохи консульства Оберкампф, основавший свою мастерскую с 600 франков в кармане, в короткий промежуток времени завоевал рынок для своих indiennes и довел производство ситца до громадных размеров. Наконец повсюду возникали фабрики нанки и бумажного бархата²⁴.

Тот же Оберкампф  основал первую бумагопрядильню. До 1789 г. механическое бумагопрядение было вовсе неизвестно во Франции. Теперь же самопрялка исчезает, заменяясь  новейшими машинами английского  образца, и уже через несколько  лет прекращается совершенно спрос  на английскую бумажную пряжу, за исключением  самых тонких сортов.

Эта победа французского бумагопрядения свидетельствует о  большой энергии капиталистов.Наиболее трудно было бороться с английской конкуренцией в области шерстяного и суконного производства. Главное  преимущество Англии состояло в высшем типе употребляемых в деле машин. Чтобы поддержать французских промышленников, из Англии был выписан известный  машиностроитель Дуглас, снабдивший французские мануфактуры большим  числом новых машин. На выставке 1806 г. были уже выставлены девять новых  типов машин, а общее их число  достигло 340.

Металлургия была еще в зачаточном состоянии. Правда, во Франции было до 150 железоделательных  заводов, рассеянных по всей территории, и число сталелитейных все возрастало. Но лишь на одном заводе в Крёзо пользовались каменным углем.Зато стеклянные заводы, гончарное дело, производство фарфора непрерывно развивались. В этом отношении Франция не имела конкурентов.

Паровых машин  еще почти не было. В 1810 г. существовала лишь одна машина высокого давления и  одна — низкого, употреблявшиеся  в водокачках. В бумагопрядении паровой  мотор был применен впервые в 1812 г. Тем не менее, французская промышленность вступила уже вполне определенно  в стадию машинного производства. И мы можем даже констатировать в  изучаемый период социальные последствия  этого факта: замену мастерской —  фабрикой, соединение некогда изолированных  работников в казармах крупного капиталиста, образование резервной рабочей  армии. Министр империи Шапталь  со скорбью отмечает, что вследствие применения машин заработная плата  понижается, масса рабочих лишается труда, все большая часть населения  группируется вокруг фабричных зданий. Его скорбь объясняется, впрочем, не сочувствием к рабочим, но боязнью  беспорядков с их стороны.

Вместе с машинным производством Франция узнала и  промышленные кризисы. Впрочем, при  объяснении кризисов наполеоновской эпохи, помимо обычных факторов, следует  принимать во внимание еще и специфические  условия, о которых будет сказано  ниже. Как бы то ни было, вторая половина правления Наполеона в экономическом  отношении далеко не так благополучна, как первая. Начиная с 1806 г., мы уже  слышим жалобы промышленников то в  той, то в другой отрасли индустрии, а к 1811 г. кризис принимает всеобщий характер.

Он охватил  самые разнообразные местности  и самые разнообразные отрасли  производства. И нужно еще добавить, что он отнюдь не был скоропреходящим: о застое в делах и безработице  говорят официальные доклады  и 1812 и 1813 гг.

Должны ли мы признать, на основании этих данных, что французская промышленность в период 1806 — 1813 гг. регрессировала? — Разумеется, нет. Кризисы —  неизбежная принадлежность капиталистического строя. Благодаря особым условиям кризис 1811 г. был чрезвычайно тяжел. Но все  же и в техническом отношении, и по количеству вложенных в индустрию  капиталов, и по числу занятых  рабочих рук Франция 1812 г. ушла далеко от Франции 1800 г. Хлопчатобумажная промышленность продолжала быстро расти вплоть до кризиса: в 1812 г. число веретен превосходит  миллион, и общее количество продукта достигает 10 1/2 милл. килограммов. Насчитывают более 100 механических бумагопрядилен, 70.000 ткацких станков, валовой доход производства равен приблизительно 190 милл. франков. Производство шерстяных материй занимает громадное число рабочих: в Седане 18.000 при 1.550 станках, в Каркассоне 9.000 при 290, в Реймсе 20.000 при 6.265. Фабрикация льняных тканей, наоборот, падает, уступая место тонким бумажным тканям. В С.-Кептэне в этой отрасли промышленности занято 40.000, в Дофинэ — 17.000 рабочих. Производство шелка пережило за изучаемый период технический переворот, благодаря изобретению Вокансоном сучильной и тростильной машин, а также некоторым более мелким усовершенствованиям; цена шелка значительно понизилась. В Лионе в 1812 г. было 15.500 ткачей при 10.700 станках против 5.800 ткачей и 3.500 станков в 1800 г., в Ниме 13.700 при 5.000 против 3.450 и 1.200, в департаменте Луары в производстве шелковых лент занято 15.400 рабочих. В производстве шелковых тканей в Лилле занято 52.000 рабочих в 1812 г. против 26.000 в 1800 г. Металлургия развивалась гораздо медленнее: в 1812 г. считалось 230 доменных печей, производивших 99.000 тонн чугуна против 61.500 тонн в 1787 г. Потребление каменного угля возросло с 25.000 до 92.900 тонн.