Усадьба Щелыково

Щелыково было куплено на деньги Михаила Николаевича, которому драматург выплачивал свою часть постепенно, годами. Через  четыре года после покупки усадьбы, 19 декабря 1871 года, Александр Николаевич писал своей жене: «С Мишей мы считались, он будет брать по 400 руб. в год, да и то уж скоро совсем будем в расчете» (XIV, 222). Это предположение драматурга не сбылось. Окончательное погашение его долга за Щелыково произошло лишь в 1879 году. Но и Михаил Николаевич покупал имение на деньги, занятые им в надежде на лучшие времена. Он оставался должен за него даже в 80-х годах. 20 мая 1882 года на просьбу драматурга о денежной помощи совладелец по имению отвечал: «Все проживаю и до сего времени не успел уплатить лежащего на мне по покупке Щелыкова долга, более 5000 руб.; ежегодно плачу проценты».

М. Н. Островский в письме от 9 января 1869 года высказал брату следующее пожелание: «Летом в Костроме мы совершим купчую на имя  нас обоих. Но при этом мне хотелось бы сделать вот что: Щелыковом я и ты дорожим не только как приятным летним местопребыванием, но и как памятью о покойном отце. А потому, пока мы с тобой живы, мы будем владеть им сообща, но, в случае смерти одного из нас, мне хотелось бы, чтобы имение перешло всецело к одному из нас, кто останется в живых, без участия в нем наследников умершего». Александр Николаевич ответил согласием в случае надобности уступить свою часть брату еще при жизни. Михаил Николаевич заявил, что «уступить при жизни мне твою часть Щелыкова нет никакой необходимости». На этом дело и кончилось. Но после смерти драматурга М. Н. Островский 23 января 1897 года завещал свою долю имения дочери драматурга — М. А. Шателен, которую она в 1901 году, после смерти дяди, и получила.

Покупая в 1867 году имение, Александр Николаевич и Михаил Николаевич Островские мечтали о  культурном преобразовании его хозяйства  и в связи с этим возлагали  на него большие надежды экономического характера. «Вот мне приют,—писал драматург Бурдину в начале сентября 1867 года,— я буду иметь возможность заняться скромным хозяйством и бросить, наконец, свои изнуряющие драматические труды, на которые я убил бесплодно лучшие годы своей жизни» (XIV, 158).

Вступая во владение усадьбой, драматург был исполнен самых горячих желаний проявить в ведении хозяйства собственную инициативу. Он увлекся новым делом, казавшимся ему интересным. Кроме того, его манила возможность освободиться от постоянной нужды, от унизительных отношений с дирекцией императорских театров, которая ставила его демократические пьесы неохотно, небрежно, а затем быстро снимала с репертуара.

«Я чрезвычайно  рад,— писал М. Н. Островский брату 10 июня 1868 года,—что ты усердно занят  Щелыковом, и вполне одобряю все  твои распоряжения». Михаил Николаевич надеялся и на то, что целительные свойства щелыковской природы скажутся на здоровье драматурга, тогда весьма расстроенном: «Бог даст, — добавлял он,—крестьянская жизнь и хозяйственные занятия рассеят тебя и укрепят твое здоровье».

Начальный год хозяйствования в Щелыкове не принес радужных результатов. В конце его драматург записал: «За 1868 год расходы по 19 декабря 381 р., а приход 358 р.», «по 1 января пр(ихода) 416 р. 40 к., расхода 404 руб. 7 коп.».

Но эти итоги  не ослабили, а усилили его хозяйственную энергию. В первое время Александр Николаевич вникал во все детали хозяйства. По его инициативе ремонтировались старые и строились новые служебные помещения, удобрялась земля, покупались в Москве лучшие сорта семян пшеницы, а также травяных злаков (клевера, тимофеевки и т. д.), улучшалась порода скота, приобретались новые лошади, совершалась посадка нового сада (1872), рядом с мельницей строилась маслобойня (1875).

Старый сад, оставшийся от Николая Федоровича, уже не давал  плодов. О нем Н. Н. Островская, сестра драматурга, вспоминая свое детство, писала: «На самой середине горы, на зеленой лужайке, росли старые корявые деревья».

Александр Николаевич думал также и о техническом  оснащении хозяйства усадьбы (XIV, 210).

Драматург никогда  не имел свободных средств. Это сильно затрудняло его хлопоты по усадьбе (XIV, 202 — 203). Но благодаря помощи брата у него, как правило, не создавались ситуации полной безвыходности. В начале 1868 года, когда Островские только еще вступали во владение имением, Александр Николаевич спросил брата, сколько он может затратить на первоначальное обзаведение усадьбы, и Михаил Николаевич ответил так: «Я могу выслать столько, сколько тебе понадобится, так как для устройства Щелыкова я решился не останавливаться ни перед какими издержками». Вслед за этим 30 апреля он прислал Александру Николаевичу на первые расходы 500 рублей. Будучи весьма щепетильным во взаимных расчетах и не желая, чтобы Александр Николаевич терял при них, Михаил Николаевич просил его: «Веди, пожалуйста, аккуратный счет всем издержкам, которые будут тобою сделаны собственно для Щелыкова». Через полгода, 29 октября, Михаил Николаевич выслал на расходы по Щелыкову еще 100 рублей.

Вклад Михаила  Николаевича в Щелыково был постоянным, систематическим.

В неурожайные годы помощи брата обычно не хватало, и драматургу приходилось обращаться к чрезвычайным займам. Так, например, А. Н. Островский писал Майкову 4 октября 1881 года: «Недобор, по случаю траура, с императорских театров около 2000 рублей и лишняя затрата почти такой же суммы на деревню, по случаю абсолютного неурожая, — значительно расстроили мои финансовые расчеты. Все это заставляет меня просить Вас об одолжении, но не о таком, каким я пользовался от Вас до сих пор: я прошу у Вас одолжения без всяких льгот и поблажек. Я прошу Вас ссудить меня деньгами, но непременно на вексель и непременно за проценты. Денег мне нужно на год 2000 рублей» (XVI, 24).

День драматурга всегда начинался рано. Но став владельцем усадьбы, он, как правило, просыпался летом не позднее семи, в крайнем случае, семи с половиной часов утра. В горячие дни уборки хлеба его можно было видеть на ногах уже в шесть часов утра и даже раньше.

Записная книжка драматурга, относящаяся к первым годам владения Щелыковом, обильно испещрена хозяйственными заметками. Для записей выполненных дел, учета доходов и расходов, хозяйственных замыслов и предположений Александр Николаевич пользовался не только записными книжками и дневниками, но и специальными тетрадями, посвященными какому-либо одному вопросу. У него были тетради, которые назывались «Счет долгов и недоимок». В этих тетрадях для каждого работника усадьбы отводилась особая графа. Например, в тетради «Счет долгов и недоимок 1874 года» под графой «стряпка Ольга» записано: «Март 15. Дано вперед за лето 10 р. 21, 2 п. муки 1 р. 70 к.».

Под графой «Петр Климов (Лобановский)»  стоит: «Мая 18. Взято муки — 2 р. 60 к.». Под графой «Наталья (Твердовская)»  значится: «Старого долгу — 15 коп. Взято 25 коп.».

В Щелыкове продавалось  все, что в какое-то время становилось излишним: рожь, мука, картофель, мясо, даже капуста. И драматург систематически просматривал записи этих продаж, нередко ничтожных, а иногда и сам записывал или переписывал их своим отчетливым, плавным, спокойным почерком.

В первые годы владения усадьбой интерес к хозяйству не оставляет Александра Николаевича и в Москве. Он требует от приказчика самых подробных отчетов (XV, 25). Даже выезжая в Петербург, Александр Николаевич с особенным удовольствием «советовался о своих" хозяйственных делах, о способах сеяния и прочее» с Анной Николаевной — матерью супруги Бурдина.

Но драматург  вскоре начал ощущать чрезвычайную трудность сочетания серьезных  занятий хозяйством с литературой. Уже 20 сентября 1870 года он сообщал Бурдину: «Мне ужасно мешают хозяйственные хлопоты, а без них нельзя: или бросить совсем имение, или хлопотать самому» (XIV, 190).

С осени 1869 года у драматурга прибавились заботы по строительству нового дома. М. Н. Островский, будучи очень деликатным человеком и не желая никак  стеснять семью брата, решил построить в усадьбе, правее каменного флигеля, если стоять спиной к фасаду старого дома, отдельный деревянный флигель. Надзор за его строительством взял на себя Александр Николаевич. 10 сентября М. Н. Островский писал драматургу: «Относительно флигеля распоряжайся как знаешь; я заранее одобряю твои распоряжения; с своей же стороны последнюю цену подрядчика (450 р.) нахожу весьма умеренной». А 1 ноября дополнял: «Фасад и подробности представляю на твою волю».

24 сентября драматург  заключил договор с твердовскими крестьянами на рубку и подвозку деревьев для флигеля.

Александр Николаевич, по-видимому, полагал, что его участие  в строительстве нового дома после  заключенных им условий с подрядчиком  и твердовскими крестьянами ограничится  общим руководством, но дело оказалось много сложнее. Занятый комедией «Лес», Александр Николаевич 23 или 24 октября 1870 года обратился за помощью к Н. А. Дубровскому:

Друже!

Я за песню все  ту же!

Мне час от часу хуже.

И дела идут туже.

К довершению бед

Архитектора нет,

Планов тоже!

На что это  похоже!

А подрядчик  там ноет

И дома не строит.

Помоги, Дубровский!

Подрядчик Абрам  Иванович, на которого Александр Николаевич возлагал большие надежды, доставлял  ему только огорчения. Он запивал  мертвецки и скрывался из усадьбы, бросая дела на произвол судьбы в самые горячие дни. Поэтому новый дом строился очень медленно.

Не имея необходимых  помощников, Александр Николаевич принужден  был оплачивать все расходы по строительству, даже копеечные, лично. Так, на оборотной стороне письма М. Н. Островского, присланного 18 августа 1871 года, драматург записал выдачу денег по рубрикам: пeчник, подрядчик, водка, пилка, столяр, материалы, землекопы.

Островский прощал своего подрядчика, но через некоторое  время повторялась та же история: Абрам снова исчезал.

В 1872 году кроме  забот по строительству флигеля  и новой бани Островского печалит  засуха, погубившая траву, а в августе  и сентябре его задерживает в  Щелыкове уборка хлеба (XIV, 236).

Хозяйственная проза не давала покоя драматургу все лето и, врываясь в творческий процесс, грубо нарушала его. На обороте 51-го листа черновой рукописи пьесы «Комик XVII столетия» он записывает, чтобы не забыть: «Денники. Овечная, изба скотная. Изба. Баня 150 р. Загородка 30 руб. Беседка 25. Щиты 25 коп.... 6 дерев мельнику».

Заботы по имению мешали творческому процессу драматурга и позже. Так, например, на листке черновых набросков пьесы «Последняя жертва»  после фразы: «Тут может быть каждая копейка оплакана, прежде чем она  попала в мой сундук, а там любовник» — идет запись: «Взято 20 ф. муки, 8 ф. яш(невой), 5 ф. соли, 1 м. овса, 4 налима 75 коп.». Хозяйственные цифры перебивают и текст рукописи комедии «Сердце не камень».

В 1873 году повторялась  история, происшедшая в 1871 году с  работником Евплом Ферапонтовым. Крестьянин Василий Семенов из деревни Лобаново, подрядившийся работать с 16 апреля по 1 декабря, нарушил условие и в самую страдную пору уборки хлеба ушел из усадьбы.

В 1874 году дела по имению отвлекали Островского от литературной работы с первого дня приезда в усадьбу и до самого отъезда: «... Давно я тебе не писал, — жалуется он 31 июля Н. А. Дубровскому, — причина тому — разные хозяйственные хлопоты, которых было довольно» (XV, 41).

Закончив весьма замедлившуюся уборку сена, которого в этот год накосили много, Островский должен был руководить уборкой хлеба, молотьбой и другими работами.

Чем дальше, тем  больше Александр Николаевич тяготился  необходимостью отдавать свое время  усадьбе. Прозаические мелочи все чаще раздражали и утомляли его. Ведь драматическая деятельность требовала «полного сосредоточения» только на ней (XVI, 84). К тому же хозяйственные заботы никак не окупались. Усадьба не приносила ожидаемого дохода и не избавляла драматурга от зависимости перед дирекцией императорских театров.

Скудная суглинистая почва оказывалась малоплодной. Хорошие урожаи были редкими: в 1872, 1874 и 1876 годах. Бывали и годы неурожаев, являвшие собою прямые бедствия, например, 1877 и 1881 годы (XV, 94; XVI, 17).

С каждым годом  все яснее и яснее обнаруживалось также отсутствие у Островского необходимых склонностей и способностей для руководства имением. Труды, связанные с управлением усадьбой, вызвали у него в конце концов неприязнь, если не отвращение, к каким бы то ни было делам экономического характера. «Я, — писал он Бурдину 22 августа 1885 года по вопросу об управлении театрами, — ни за какие миллионы не возьму на себя управления хозяйственной частью» (XVI, 191).

Островский даже в первые годы владения имением, когда  он возлагал на него серьезные материальные надежды, первостепенным делом считал литературу. Именно в литературе он находил полное духовное удовлетворение и занятия ею считал для себя глубоко патриотическим долгом. Поэтому дела по усадьбе практически всегда вели управляющие, а точнее говоря, принимая во внимание скромность ее хозяйства, приказчики.

Покупая имение, братья Островские предполагали пригласить опытного управляющего, который кроме  земледелия, ухода за садом и парком занимался бы правильной, систематической  эксплуатацией леса, разведением нового сада, улучшением мельницы, устройством маслобойни и другими прибыльными предприятиями.

В этих целях  в 1867 году были начаты переговоры с  Е. Э. Дриянским, когда-то занимавшимся управлением имениями.

Дриянский приехал  в 1868 году в Щелыково для осмотра его хозяйства. Но подробное знакомство с усадьбой показало, что ее экономические возможности не позволяют пригласить солидного, глубоко знающего сельскохозяйственное и лесное дело дорогого управляющего.