Экономическое роазвитие СССР в 30-е г. 20в

         Руководство страны пыталось разрешить эту проблему несколькими способами, которые еще в довоенные годы сложились в своеобразные традиции освоения новых районов. Это, во-первых, путем возбуждения общественного энтузиазма, комсомольских, молодежных и прочих призывов, приобретавших порой добровольно-принудительный оттенок; во-вторых, путем введения надбавок к заработной плате («северных коэффициентов») и предоставления некоторых преимуществ лицам, работающим в тяжелых условиях; в-третьих, широким использованием для решения этой задачи принудительного труда заключенных и спецпереселенцев.

   В результате довоенных пятилеток в общем и целом произошел некоторый сдвиг в размещении индустриального потенциала СССР на восток, особенно в сфере добывающей промышленности. Так, доля восточных районов в добыче угля возросла в 1940 г. по сравнению с 1928 г. почти вдвое, производстве стали — на 10%, чугуна — на 7%. Несколько быстрее, чем в среднем по стране, развивались на востоке добыча нефти, электроэнергетика. Резко шагнула на восток цветная металлургия. Некоторые изменения произошли в размещении машиностроения, хотя и не столь заметные, как в добывающей промышленности. Так, доля Урала в машиностроении возросла в 1937 г. по сравнению с дореволюционным периодом с 3 до 8,5%, главным образом за счет таких гигантов, как Уралмаш и Челябинский тракторный завод. Однако большинство машиностроительных заводов строилось в довоенный период на Европейской территории СССР (Украина, Поволжье, Центр). Искусственный во многом, неорганичный характер освоения новых районов наложил свой отпечаток на индустриализацию страны. В восточных районах ее однобокие и уродливые черты были особенно очевидны и способствовали целому ряду деформаций в экономической и социальной сферах. Разрыв и отставание многих отраслей на востоке по сравнению со старыми районами даже увеличились. Это касается инфраструктуры, сельского хозяйства, коммунального обслуживания. Вместе с тем бурная индустриализация меняла контуры производства и производственных связей, формировалась новая хозяйственная ткань страны, в которой начали складываться отраслевые и территориально-производственные  комплексы  (ТПК),   основанные  на  сложившихся приоритетах и системе разделения труда. Раньше всего начали складываться топливно-энергетический и угольно-металлургический комплексы, каждый со своей системой ТПК, затем обозначились контуры машиностроительного комплекса — все отрасли, принадлежавшие к тяжелой индустрии.

  Упор на ее развитие в условиях СССР превратился в самоцель, приобрел инерционный и самоедский характер. В самой тяжелой промышленности под воздействием многих обстоятельств все более усиливались позиции отраслей, связанных с производством вооружений, приведшим уже в предвоенные годы к началу формирования военно-промышленного комплекса (ВПК). Многие предприятия строились с учетом их конверсии на военные нужды, на них создавались закрытые цеха и участки, связанные с военным производством. Чем больше расширялась сфера действия «железного синдрома», выраженного в цифрах произведенных тонн чугуна и стали, количестве тракторов, комбайнов, танков, орудий, самолетов и т. п., тем больше экономика замыкалась на саму тяжелую индустрию, усугубляя отставание ряда отраслей и диспропорции в народном хозяйстве. Система приоритетов и очередности фактически подменила собой плановое развитие и стала одной из сущностных черт советской экономики на долгие годы вперед. В этих условиях установка «план — любой ценой» способствовала деформации и всего общества, так как оказывала давление на все экономические, социальные и культурные процессы.

    Перспектива развития такого общества очевидна: рано или поздно оно встанет перед необходимостью распутывания «узлов» и проведения экономических реформ с целью устранения сложившихся диспропорций.

         В связи  этим встает другой  вопрос: можно ли относить страну, где развитие экономики приобрело столь однобокий и уродливый характер, к числу индустриально развитых? Ответ на него упирается в проблему критериев индустриализации, где также существует великий разнобой во мнениях. Отдельные авторы, ссылаясь на большевиков, записавших в решениях своего XIV партсъезда задачу превращения страны из ввозящей машины и оборудование в страну их вывозящую, утверждают, что никакой индустриализации в этом смысле не произошло. Надо заметить, что подобный критерий является весьма аморфным и неопределенным, он никогда и нигде не применялся в оценке индустриализации. Тем более не применим он в отношении СССР, позиции которого на мировом рынке оказались достаточно сложными и противоречивыми на всем протяжении истории советского государства.

          Другой, более часто используемый показатель индустриализации, исходит из объема возрастания валового общественного продукта и  доли.  в нем промышленного производства.  Если руководствоваться этим   критерием,  то,   согласно  официальным данным,  превращение СССР в индустриальную державу произошло в результате завершения первой пятилетки (1928—1932). Объем национального дохода якобы возрос тогда чуть ли не вдвое (на 75%). Если в 1928 г. доля промышленности в нем составляла 48%, то в 1932 г. — 70%. Но эти цифры в качестве критерия индустриализации следует подвергнуть большому сомнению и по целому ряду причин.

       Во-первых, нужно учитывать падение за тот же период объема сельскохозяйственного производства.

       Во-вторых, — явное несоответствие стоимостных показателей, измеряющих национальный доход (рубль 1928 г. был далеко не равен рублю 1932 г.). В-третьих, — значительную долю в национальном доходе новых, более дорогих видов продукции и стоимости незавершенных объектов.

       Наконец, стоит принять во внимание обыкновенные приписки, страсть к «округлению», свойственную советской статистике. В свете сказанного надо, видимо, отнести на более поздний срок превращение страны из аграрной в индустриальную и рассматривать его как общий результат «социалистического наступления». Вопрос же о завершении индустриализации в данном контексте вообще отпадает. Отличительные черты более или менее стабильного «индустриального общества» СССР обрел только после войны 1941—1945 гг., когда под влиянием научно-технической революции в ряде стран обозначились уже иные, постиндустриальные процессы. Громоздкая и неуклюжая экономика, основы которой были заложены в 1930-е годы, оказалась маловосприимчивой к новым веяниям. Ее перестройка на новый лад шла с неимоверным трудом, затрагивая по инерции лишь самые приоритетные отрасли, связанные с ВПК, роль которого возросла в годы войны и постоянно усиливалась в период «противостояния двух общественных систем», буквально высасывая соки из народного хозяйства.

                         Таким образом при экстенсивном затратном механизме, который 
характеризует планово-распределительную систему, особенно остро встает вопрос о той «цене», которая была уплачена за индустриализацию. Этот сюжет в последние годы привлекает пристальное внимание исследователей. «Цена индустриализации», как выясняется, оказалась огромной. Если раньше советские авторы освещали главным образом преимущества, достижения и успехи, связанные с превращением страны из аграрной в индустриальную, которые, нельзя этого отрицать, были внушительными, лишь глухо упоминая о громадном напряжении сил, неимоверных усилиях, лишениях и жертвах, положенных «на алтарь социалистической индустриализации», то теперь акцент перенесен на  ее негативные стороны и последствия. Ни тот, ни другой подход не отвечает задачам объективного анализа, ставящим своей целью показать исторический процесс во всей сложности и противоречивости.

 Сегодня общепризнанным считается факт,  что главной жертвой «социалистической   индустриализации»    стала   российская   деревня. Здесь, однако, мы вплотную подходим к не менее сложной и запутанной проблеме преобразования сельского хозяйства как необходимого условия модернизации. Все авторы согласны в том, что традиционный уклад страны воплощался в ее деревне, в многомиллионном крестьянстве — самом «неповоротливом» и «неуклюжем» классе современной истории, — и большинство их не отрицает того, что в новейший период перед селом вставала проблема переделки экономических и социальных отношений. Возникает вопрос — на каких основах она должна была происходить? К началу «социалистического наступления» он не был ясен ни теоретически, ни практически, если не считать абстрактных доктринальных установок марксизма, в сущности третировавших крестьянство, не оформившегося окончательно «ленинского кооперативного плана» и отдельных соображений отечественных ученых-аграрников, не сложившихся, однако, в завершенный и ставший достоянием широкой общественности круг идей. Только сегодня стало очевидно (к сожалению, не для всех), что модернизация сельского хозяйства — процесс исключительно сложный, требующий учета многих исторических, природных, экономических, социальных и других особенностей отдельных стран.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

II. Коллективизация  в  СССР: цели, средства, результаты. 

      Индустриализация страны повлекла за собой радикальные изменения в деревне. И индустриализация, и проводившаяся в деревне коллективизация, т.е. добровольно-принудительное обобществление производительных сил деревни, были составными частями единого процесса.

  Для индустриализации нужны были крупные капиталовложения в промышленность. Чтобы прокормить разросшийся рабочий класс, чтобы добыть средства для закупки станков за границей, надо было иметь больше хлеба. В таких случаях у большевиков была готовая формула — «хлеб надо взять у кулака».

  Но в результате кризиса 1927 г. произошло сокращение заготовок хлеба, собрали всего 51,3 млн центнеров. Это подвигло большевистское руководство на решительные меры. В декабре 1927 г. Сталин говорил: «Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности». Но уже в январе 1928 г. Сталин в Сибири, где проверял проведение хлебозаготовок, сознательно пошел на нарушение законности и потребовал судить всех, кто отказывается сдавать излишки хлеба, по статье за спекуляцию (107 ст.), которая предусматривала наказание — 5 лет заключения с конфискацией имущества.

 Сталин впоследствии говорил, что эта статья применяется «не по прямому назначению», и если заготовки пойдут хорошо, то 107-я статья «не будет иметь применения». Позже, в 1938 г. Верховный Суд СССР дал разъяснение, что 107-ю статью нельзя применять в данном контексте. Но в 1928 г., по словам Сталина, ее применение «дало великолепные результаты».

 Тогда же в руководстве партии произошел переворот: Сталин принял решение провести сверхиндустриализацию за счет деревни. Носители этой идеи — левая оппозиция — были недавно разгромлены Сталиным, опиравшимся на Бухарина, Рыкова, Томского и других членов Политбюро. Теперь, взяв на вооружение эту идею, Сталин вступил в противоборство с Бухариным, Рыковым, Томским.

Н.И. Бухарин, считавшийся «самым выдающимся теоретиком 
Коммунистического Интернационала», президент Коммунистиче- 
ской Академии, в 1928 г. выступил с работой «Заметки экономи- 
ста. К началу нового хозяйственного года». Бухарин предлагал 
отказаться от чрезвычайных мер в деревне как политической ли- 
нии. Вопрос вынесли на Политбюро. Этот случай стал последним, 
когда часть членов Политбюро голосовала против Сталина. Сто- 
ронников Бухарина, считавших, что основой аграрного сектора 
страны должно являться индивидуальное крестьянское хозяйство, 
окрестили «правой оппозицией».

В  1928 г. был создан Всесоюзный совет колхозов. В 1928 г. колхозов  было 

крайне мало (они объединяли примерно 2% хозяйств), они ощущали мощную поддержку государства, и фраза «Колхоз — единственное средство избавиться от нищеты» во многом была справедлива. Ситуация изменилась, когда летом 1929 г. был выдвинут лозунг сплошной коллективизации. Предполагалось к осени 1930 г. или к весне 1931 г. завершить коллективизацию на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, а к осени 1931 г. или к весне 1932 г. — в остальных зерновых районах страны.

Первый пятилетний план предполагал к концу пятилетки  охватить кооперацией 85% крестьянских хозяйств, из них колхозами (производственной кооперацией) — 18—20%. Курс на сплошную коллективизацию был сродни новым завышенным планам в области индустриализации.

Начался нажим на крестьянство. За отказ вступать в колхоз крестьян лишали избирательных прав и раскулачивали.

В декабре 1929 г. в колхозах состояли уже 20% крестьянских хозяйств. План пятилетки уже был выполнен.

Именно в  это время Сталин заявил «Мы перешли  от пятилетки ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулака как класса».

         По сталинской логике, сплошная  коллективизация была теснейшим образом связана с раскулачиванием. Раскулачивание сразу решало три задачи: во-первых, ликвидировалась сельская буржуазия   —   противник   социалистических   преобразований, во-вторых,  отобранные кулацкие хозяйства могли составить основу колхозного имущества, опираясь на нажитое кулаком, можно было создать экономически сильные колхозы; в-третьих, рабочие руки раскулаченных (достаточно умелые руки) можно было использовать на стройках пятилетки.

15 января 1930 г.  под руководством В.М. Молотова  начала работу комиссия для выработки мер в отношении кулаков. По расчетам молотовской комиссии, .60 тыс. кулаков следовало заключить в концлагеря или расстрелять, а их семьи выслать в отдаленные районы страны. Еще 150 тыс. семей предполагалось просто выслать в «необжитые или малообжитые местности».

С января-февраля 1930 г. начинается массовая кампания по раскулачиванию и объединению крестьян в колхозы. 30 января 1930 г. Политбюро приняло постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». А 1 февраля 1930г. постановление ЦИК и СНК «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» подкрепило высказывания Сталина.

Многие кулаки, чтобы избежать выселения, стремились избавиться от части  имущества.

Чтобы они  не «самоликвидировались», в феврале 1930 г. вышло постановление СНК «О воспрещении самовольного переселения кулацких хозяйств и распродажи ими имущества».

Страшный  удар был нанесен по животноводству. 10 декабря 1929 г. директива Колхозцентра СССР предписывала в районах сплошной коллективизации обобществление рабочего скота на 100%, свиней на 80%, овец на 60%. Как только об этом стало известно, начался массовый забой скота; кулаки, а за ними многие середняки и даже бедняки предпочитали забивать скот, чем отдавать его в колхозный фонд.