Симона де Бовуар

 Симона де Бовуар родилась в Париже. Она была первым ребенком в многодетной семье  Франсуазы и Джорджа де Бовуар. С раннего возраста девочка проявила свободолюбивый и непокорный характер, протестуя против католических ограничений, которых придерживалось добропорядочное  семейство де Бовуар. В 19 лет Симона объявила своим родственникам: "Я  не хочу, чтобы моя жизнь подчинялась  чьему бы то ни было желанию, кроме  моего собственного". 
 
Джордж де Бовуар не в состоянии был обеспечить ни одну из своих дочерей приданым. Симону это побудило к усиленной учебе. Вскоре замечательная студентка Сорбонны получила степень магистра и сделала успешную карьеру. 
 
В середине 1920-х, на одной из вечеринок, Симона познакомилась с Жан-Полем Сартром, которого впоследствии описала в своей первой автобиографии "Воспоминания прилежной дочери". "Товарищ по душе, — определила она отношение с будущим знаменитым писателем, — в котором я нашла всю свою страсть. С ним я могу поделиться чем угодно". Эта пара действительно "делила" свои жизни в течение 51 года, до самой смерти Сартра в 1980 году. За исключением небольшого периода, во время Второй мировой воины и ежегодных шестимесячных каникул в Риме, Бовуар и Сартр жили в разных квартирах, встречаясь по вечерам для того, чтобы обсудить свои идеи, а также читать и обсуждать работы друг друга. Их союз, который оба считали идеальным союзом мужчины и женщины, нарушал традиционные понятия о браке и детях и включал в себя по обоюдной договоренности договор "условных любовников". Однажды Бовуар сказала: "Мы открыли особенный тип взаимоотношений со всей его свободой, близостью и открытостью". Вместе Бовуар и Сартр сформировали центр послевоенного Французского левого движения интеллектуалов и экзистенциалистов, провозгласили "ангажированность" литераторов своего времени. 
 
До 1943 года Бовуар преподавала философию в нескольких колледжах Франции, а затем она полностью посвятила себя писательской деятельности. Ее первый опубликованный роман "Она пришла, чтобы остаться" (1943) описывает любовный треугольник между левым интеллигентом, его давнишней любовью и молодым любовником невесты — эмоционально болезненная ситуация, пережитая Бовуар в первые годы ее взаимоотношений с Сартром. Другие известные работы Бовуар: "Все люди смертны" и "Кровь других" — так или иначе посвящены интерпретации экзистенциальной дилеммы. В своих произведениях писательница часто обращалась к собственным биографическим событиям. Так, в основу повести "Мандарины" положен ее роман с американским новеллистом Нельсоном Альгреном. В повести есть тонко выписанные портреты Сартра, Альберта Камю и других французских экзистенциалистов. За повесть "Мандарины" Симона была удостоена престижной награды Прикс Конкорт в 1954 году. Другая работа Бовуар, "Женщина разрушенная", объединяет три коротких рассказа о трех женщинах, которые полностью подчинены судьбе. 
 
Среди нехудожественных произведений Бовуар широко известны четыре автобиографии, а также "Этика и двусмысленность" — чисто экзистенциальная работа, демонстрирующая приверженность идее свободы выбора и созвучная великому произведению Сартра "Бытие и небытие", "Долгий Март" — исследование, посвященное событиям в Китае, "Взросление" — монументальное произведение об отношении общества к престарелым в различных культурах. 
 
Но мировое признание Бовуар получила благодаря философской работе "Второй пол". В ней Симона писала: "Человек не рождается, а скорее становится женщиной. Ни биологическая, ни физиологическая, ни экономическая судьба не определяют роли, которую играет женщина в обществе, эту роль определяет цивилизация в целом, которая создает это существо — нечто среднее между мужчиной и евнухом, — которое и называют женщиной". 
 
После публикации эта работа, как единственная в своем роде и весьма революционная, получила громадную известность, но и была разгромлена суровой критикой. Резкие высказывания Бовуар по поводу отношения полов спровоцировали нападки традиционалистов. Последние утверждали, что "Второй пол" — наиболее напыщенное и претенциозное произведение писательницы, что оно догматично и пессимистично. Некоторые критики считали, что взгляды Бовуар унижают женщину, как якобы содержащие в себе предположения о врожденном превосходстве мужчин. Однако в лице многих феминисток писательница нашла горячих поклонниц, которые впервые в произведениях Бовуар увидели своего подлинного глашатая, талантливого выразителя идей женского равноправия. До настоящего времени проблемы, затронутые Симоной де Бовуар, имеют самое актуальное значение. 
 
Вместе с Сартром Бовуар выпустила несколько публикаций, участвовала в маршах протеста, демонстрациях и в других антиправительственных мероприятиях. Она писала манифесты, речи, лекции и статьи, отстаивая идеи независимости, безопасности фабричных рабочих, разрешения абортов. В 1981 году она опубликовала воспоминания о последних десяти годах жизни своего великого спутника "Прощание с Сартром". Однако тень знаменитого писателя нисколько не заслоняет собственного вклада Симоны в развитие философской мысли и феминистского движения XX века.

Мария Арбатова. Симона де Бовуар. Второй пол. Т. 1 и 2.

 
 
Симона де Бовуар  
Второй пол. Т. 1 и 2  
Пер. с фр. А. Сабашниковой (т. 1), И. Малаховой, Е. Орловой (т. 2) / Общ. ред.  
и вступ. статья С. Айвазовой, коммент. М. Аристовой. - М.: Прогресс; СПб.:  
Алетейя, 1997. - 832 с.  
 
Свершилось. Книга, которой столько же лет, сколько среднеарифметическому  
читателю журнала "Пушкин", материализована на русском языке. На процесс издания  
ушло около пяти лет, и пятитысячный тираж, логичный для экзотики в 1992-м,  
выглядит нынче насмешкой над Отечеством, по которому феминизм побежал пожаром.  
"Электоратом" Симоны де Бовуар за эти годы стали не только представительницы  
неправительственных женских объединений (пятьсот таких организаций  
зарегистрированы официально, и примерно столько же ощущает себя светским  
андеграундом). Не только российская художественная интеллигенция, из всех слоев  
общества наименее восприимчивая к феминистской части демократических идей в  
силу спеси, комплексов и донашиваемого миссионерства. Им стал огромный читающий  
контингент, уяснивший за последние годы с помощью СМИ, что женское движение  
ориентируется не на пропаганду лесбийских радостей и отстрел мужского  
народонаселения, а всего лишь на Декларацию прав человека.  
Восьмисотстраничная книга французской писательницы - безусловное дитя своего  
времени. Она - букварь и энциклопедия, созданная с изнурительной подробностью  
первопроходца, боящегося чего-то недосказать из чувства ответственности,  
которое понимается как недоверие к преемникам. Она полна идеализации социализма  
и приблизительностей естественнонаучного анализа. Но не прочитать ее нельзя.  
Анекдот о том, насколько российская компьютеризация отстала от американской,  
кончается брутальным ответом: "Навсегда!" Сравнивая отсталость наших  
либеральных процессов от западных, мы получим такой же ответ. Так что  
доставайте "Второй пол" и, как говорил Матисс: "Не бойтесь банального".  
Первый том книги, "Факты и мифы", посвящен, что называется, "адресам и явкам".  
К идее равенства полов автор идет через вульгарно-забавные данные биологии,  
истории и мифологии, нудно и трепетно доказывая ее через половые расклады  
персонажей фауны. Однако французский современник писательницы ленив,  
нелюбопытен и плохо обучаем, за что получает в первой главе части "Судьба"  
мелкоузорную, как восточный ковер, дифференцированную по половому признаку  
биологическую историю человеческого тела с формулами расчета массы мозга у  
мужчин и женщин. Вторая и третья главы наезжают на фаллократические комплексы  
отцов марксизма и психоанализа - и поделом. Таким образом, половая "судьба"  
складывается из "трех источников и трех составных частей": биологии, точки  
зрения психоанализа и приговора исторического материализма.  
Часть вторую зовут "История". Она клевая, ее стоит читать подробно. Конечно,  
это не "женская история человечества", писанная феминистками на поколение  
позже, но в ней есть свои забавности, перекрывающие неточности. Третья часть -  
"Мифы"; она не менее увлекательна, чем предшествующая, и столь же независима от  
строгостей научного аппарата. Мозаика фактов без ссылок превращает ее в  
публицистико-авантюрный роман, читаемый с удовольствием. Впрочем, листовки,  
даже такие длинные, не нуждаются в ссылках, поскольку функционируют в этическом  
пространстве, ориентированном на доверие.  
Во втором томе, "Жизнь женщины", основной тезис ("женщиной не рождаются, ею  
становятся") доказывается на протяжении тринадцати глав. Бесспорные и  
безрадостные подробности социокультурной дискриминации женщин приведены в  
стилистике любовного романа-размышления и дополнены женскими исповедями  
домашней сборки с глубоким антифрейдовским пафосом. Аргументами осуждения отца  
психоанализа призваны быть его же инструменты и методики, но  
недоброкачественного пользования. Отрицая дискриминационный угол зрения  
психоанализа, Симона де Бовуар не дает себе труда ознакомиться с психоанализом  
настолько, чтобы дискутировать в рамках посвященности в предмет. Короче, "Что  
он Гекубе? Что ему Гекуба?" Впрочем, как беллетристика эта часть особенно мила.  
Последняя глава - "Независимая женщина" - целиком, вплоть до лексических  
оборотов, написана Александрой Коллонтай. Наша соотечественница была, конечно,  
менее одарена литературно, но с точки зрения пафоса и времени исследования  
дискриминационных процессов даст сто очков французской коллеге, несмотря на то  
что всю жизнь была замужем за мужчинами попроще.  
Одолев кирпич "Второго пола" до конца, я испытала чувство, сходное испытанному  
в финале дочитывания Ветхого Завета. В молодости из текстов Битова я извлекла  
фразу о том, что человек, не прочитавший по-честному целую Библию, не может  
считать себя интеллигентным. Как все читающие девушки своего поколения, я была  
заочно влюблена в Битова (в те годы это называлось "битница") и решила заочно  
же сдать Андрею Георгиевичу тест на интеллигентность. По доедании первой части  
Священного Писания я обнаружила в себе нездоровую ненависть как к православной  
церкви, к которой и до этого не принадлежала, так и к еврейскому народу, к  
которому до сих пор принадлежу половиной своей крови. И если с антисемитизмом в  
себе мне удалось справиться, то христианство, отталкивающееся от кровожадных  
опытов древних евреев, мне до сих пор не дается.  
Проводя параллель с проникновением в текст Симоны де Бовуар, я, яростная  
феминистка, также готова процитировать строки поэта Винокурова: "Скитаюсь и  
иллюзии теряю. И вот еще потеряна одна!"  
Мои претензии к Симоне де Бовуар состоят в том, что она не Бетти Фридан и не  
Эрика Джонг; в том, что она пишет кудрявыми периодами, из-под которых кокетливо  
выглядывает мысль, как ножка из-под длинной юбки. В том, что мне не дали  
возможности прочитать ее вовремя. Хотя бы в одно время с ее муженьком. В том,  
что мне сегодня нечему у нее научиться. В том, что это типичное "women study",  
которое и как бы наука, и как бы философия, и как бы литература, а на самом  
деле - общественное движение. А я очень не люблю припусков на швы.  
Умный читатель уже понял, что интонация стеба относится не к великой Симоне, а  
к ироническому пространству между ее фундаментальной работой и психофизикой ее  
нынешнего восприятия. Что стеб этот ориентирован не на умаление заслуг  
рефлексирующей феминистки, а на шефскую работу по отношению к нему, читателю,  
который так увяз в самом себе, так упростил себя, и без того простого, что без  
стеба в его постмодернистско-посттоталитарном сознании не усваивается даже  
номер собственной квартиры. А что до серьеза, то его достаточно в замечательном  
предисловии известной российской феминистки, доктора политологических наук  
Светланы Айвазовой.  
"Второй пол" - это роман, в котором героиня на протяжении восьми сотен страниц  
говорит любимому "Нет!" и всякий раз возвращается. Это священная борьба  
невежества с несправедливостью, в которой акт борьбы заменяет акт любви.  
Внутренне артикулируя дискуссию с поверхностной - по сравнению с манерой  
изложения нашего времени - Симоной, вы будете вязнуть, вязнуть и увязнете в  
шоколадном сиропе феминистских баек, еще не научившихся шутить над самими  собой, и весело расставаться со своим прошлым.  
Что до языка "Второго пола", то весь он, как в "Горе от ума", вошел в пословицы  
и поговорки. Создал новые этико-лексические конструкции, которыми разговаривает  
современный феминизм, получив в свое время возможность встать на плечи таких  
гигантш, как Симона де Бовуар. Увы, российскому, отлученному от мирового  
культурного времени читателю придется догонять, придется заштриховывать белые  
пятна - придираясь, посмеиваясь над примитивом давности, который еще не дорос  
до умалчивания, обозначающего приобщенность.  
Знаю: профессиональные феминистки, ожидающие рекламного ролика книге, на меня  
обидятся. Еще больше вознегодуют антифеминисты, подозревая меня в мошенническом  
нагнетании атмосферы повальной феминизации страны. И те и другие будут правы в  
рамках обслуживаемых ими субкультур. Феминизм в России сегодня в таком же  
напряженном поиске жанра, в каком Симона де Бовуар писала многословные эссе о  
"втором поле". У него солидные перспективы в следующем поколении и полная  
несовместимость тканей с предыдущим. Больше всего он похож на слона, которого,  
ощупывая с разных сторон, описывают несколько слепых. И пусть ощупывают - лишь  
бы никуда не вели, лишь бы дали подрасти зрячим, лишь бы не путали "служение с  
дежурством". Лишь бы переводились и печатались книги, подобные этой, поскольку,  
как говорил Лотман, "национальная культура рождается, глядя на себя в зеркало  
другой культуры".  
Мария Арбатова 

Глава 1 ДАННЫЕ БИОЛОГИИ

Женщина? Это же так просто, говорят любители простых формулировок, — матка да яичники, одним словом, самка. В устах мужчины слово  «самка» звучит как оскорбление. В то же время своих животных качеств  он не стыдится, наоборот, гордится, если про него скажут: «Ну и самец!»  Термин «самка» звучит уничижительно  не потому, что обозначает женщину  в ее природной сущности, а потому, что он определяет ее исключительно  по половой принадлежности. Если даже самки невинных животных кажутся  мужчине чем-то презренным и враждебным, то причину этого, очевидно, следует  искать в той тревожной неприязни, что внушают ему женщины. А  оправдание этого чувства он хочет  найти в биологии. При слове  «самка» у него возникает целый  калейдоскоп образов: огромная круглая  яйцеклетка захватывает и оскопляет  проворный сперматозоид; чудовищно  раскормленная царица термитов повелевает порабощенными самцами; самка богомола или паучиха, пресытившись любовью, давят и пожирают своего партнера; сука в период течки рыщет по закоулкам, оставляя за собой шлейф непотребных  запахов; обезьяна бесстыдно выставляет себя напоказ или прячется в приливе  лицемерного кокетства; самые великолепные хищницы — тигрица, львица, пантера  — раболепно стелются под царственными ласками самца. В женщине —  инертной, нетерпеливой, хитрой, глупой, бесчувственной, похотливой, кровожадной, униженной — мужчина видит  проекцию всех самок одновременно. Да она и в самом деле самка. Но если не сводить нашу мысль к общим положениям, то сразу же напрашиваются два вопроса: что представляет собой особь женского пола в животном мире и какое именно качество самки реализуется в женщине? 

 Самцы и самки —  это два типа особей, которые  внутри одного вида различаются  с точки зрения размножения.  Определить их можно, лишь соотнося  друг с другом. Но следует сразу  отметить, что смысл самого разделения  видов на два пола не совсем  ясен. 

 В природе это разделение  не является универсальным. Если  говорить только о животном  мире, то известно, что у одноклеточных  — инфузорий, амеб, бактерий и  пр. — размножение в основе  своей никак не связано с  полом: клетки делятся сами  по себе. Некоторые многоклеточные  размножаются путем шизогонии,  то есть множественного деления  особи, чье происхождение также  бесполо, или бластогенеза, то  есть деления особи, порожденной  половым путем; явления' почкования  и дробления, наблюдаемые у  пресноводной гидры, кишечнополостных, губок, червей, оболочников, —  хорошо известные тому примеры.  В явлениях партеногенеза неоплодотворенное  яйцо развивается в зародыш  без вмешательства самца, последний  или вообще не участвует в  процессе, или играет второстепенную  роль: неоплодотворенные пчелиные  яйца делятся, и из них выводятся  трутни; у тли самцы в нескольких  поколениях вообще отсутствуют,  а из неоплодотворенных яиц  выводятся самки. Искусственным  путем партеногенез был получен  у морских ежей, морских звезд  и лягушек. Впрочем, и у простейших  случается, что две клетки сливаются,  образуя так называемую зиготу; оплодотворение необходимо, чтобы  из пчелиных яиц вывелись самки,  а из яиц тли — самцы.  Некоторые биологи заключили  из этого, что даже в видах,  способных к однополому размножению,  обновление зародышевой плазмы  путем перераспределения хромосом  якобы полезно для омоложения  и укрепления жизнеспособности  потомства. Тогда понятно, что  в наиболее сложных формах  жизни пол становится функцией  необходимой. Якобы только простейшие  организмы могут размножаться  неполовым путем, да и те  истощают при этом свою жизнеспособность. Но сегодня эта гипотеза признана  ошибочной — наблюдения доказали, что неполовое размножение может  длиться бесконечно и никакой  дегенерации при этом не обнаружено. Особенно показателен в этом  смысле пример бактерий. Опыты  по партеногенезу становились  все более многочисленными и  все более смелыми и продемонстрировали, что для существования многих  видов самцы вообще не нужны.  Впрочем, даже если бы была  выявлена полезность обмена между  клетками, это было бы простой  констатацией ничем не обоснованного  факта. Биология констатирует  разделение на два пола, но  сколь бы ни была она проникнута  финализмом, ей не удастся вывести  это разделение ни из строения  клетки, ни из законов ее деления,  ни из какого-либо иного простейшего  явления. 

 Существования гетерогенных  гамет1 недостаточно, чтобы определить два различных пола; действительно, часто случается, что дифференциация производящих клеток не ведет к разделению вида на два типа особей — обе разновидности клеток могут принефлежать одной особи. Так бывает в случае гермафродитных видов, столь многочисленных у растений и встречающихся среди некоторых низших животных, например среди кольчатых червей и моллюсков. Тогда размножение происходит или путем самооплодотворения, или перекрестного оплодотворения. В связи с этим пунктом некоторые биологи попытались узаконить установленный порядок. Они рассматривали гонохоризм, то есть систему, при которой различные гонады2 принадлежат разным особям, как усовершенствованный вариант гермафродитизма, получившийся в результате эволюции. Другие же, напротив, считали гонохоризм первичным, а гермафродитизм его дегенерацией. Как бы то ни было, эти основанные на эволюции представления о превосходстве одной системы над другой влекут за собой более чем спорные теории. Единственное, что можно с уверенностью утверждать, — это что оба названных способа воспроизводства сосуществуют в природе, что оба они обеспечивают непрерывное продолжение вида и что гетерогенность организмов — носителей гамет, как и гетерогенность самих гамет, представляет собой явление необязательное. Итак, разделение особей на самцов и самок является фактом ни из чего не выводимым и случайным. 

 Большинство философий  приняли это разделение как  данность, не пытаясь объяснить  его. Известен платоновский миф:  вначале были мужчины, женщины  и андрогины, у каждого индивида  было два лица, четыре руки, четыре  ноги и два сросшихся тела; однажды они были разбиты надвое, «как разбивают надвое яйцо»,  и с тех пор каждая половина  стремится найти вторую, недостающую  половину — впоследствии боги  решили, что от совокупления двух  несхожих половин будут появляться  новые человеческие существа. Но  эта история ставит своей задачей  объяснить только любовь —  разделение полов сразу принимается  как данность. Не дает ему обоснования  и Аристотель, ибо если любое  действие требует взаимодействия  материи и формы, необязательно,  чтобы активное и пассивное  начала распределялись по двум  категориям гетерогенных индивидов.  И таким образом, святой Фома  Аквинский объявляет женщину  существом «случайным» и тем  самым утверждает — в мужской  перспективе — случайный характер  половой принадлежности. Гегель  в свою очередь изменил бы  своему исступленному рационализму, если бы не попытался логически  ее обосновать. Пол, согласно его  учению, представляет собой опосредование,  через которое субъект конкретно  постигает себя как род. «Род  в нем как напряжение, вызванное  несоразмерностью его единичной  действительности, становится стремлением  достигнуть сочувствия в другом  представителе того же рода, восполниться  через соединение с ним и  через это опосредствование сомкнуть  род с собой и дать ему  существование — это есть процесс  совокупления»3. И немного ниже: «Процесс состоит в том, Что, будучи в себе единым родом, одной и той же субъективной жизненностью, они и полагают это единство как таковое». И затем Гегель заявляет, что для того, чтобы два пола могли сблизиться, предварительно необходима их дифференциация. Но доказательство его неубедительно; слишком чувствуется здесь стремление во что бы то ни стало найти в любой операции три составляющие силлогизма. Выход особи за пределы своего «я» к виду, в результате которого особь и вид достигают подлинной реализации своей сущности, мог бы осуществиться и без третьего элемента, через непосредственное отношение родителя и ребенка — способ воспроизводства при этом может быть и неполовым. Или же отношение одного к другому может представлять собой отношение двух сходных особей, а различие тогда будет возникать за счет своеобразия особей одного типа, как это бывает у гермафродитов. Описание Гегеля раскрывает одно очень важное значение половой принадлежности — но, как всегда, его ошибка в том, что из значения он делает объяснение. 

 Мужчины определяют  пол и взаимоотношения полов  в ходе половой деятельности  подобно тому, как они придают  смысл и значение всем исполняемым  ими функциям, но все это совершенно  необязательно свойственно человеческой  природе. МерлоПонти в «Феноменологии  восприятия» отмечает, что человеческое  существование, или экзистенция,  вынуждает нас пересмотреть понятия  необходимости и случайности.  «Существование, — пишет он, —  не имеет случайных атрибутов,  в нем нет содержания, от которого  зависела бы его форма, оно  не допускает в себе чистого  факта, так как само является  движением, которое несет в  себе эти факты». Это верно.  Но верно также и то, что  существуют условия, без которых  сам факт существования представляется  невозможным. Присутствие в мире  неминуемо подразумевает определенное  положение тела, позволяющее ему  быть одновременно частью этого  мира и точкой зрения на  него, но при этом не требуется,  чтобы тело обладало тем или  иным особенным строением. В  работе «Бытие и ничто» Сартр  спорит с утверждением Хайдеггера, что сам факт конечности обрекает  реальность человеческого существования  на смерть. Он устанавливает, что  можно представить себе существование  конечное и не ограниченное  временем. Тем не менее, если  бы в жизни человеческой не  коренилась смерть, отношение человека  к миру и к себе самому  было бы совершенно иным, и  тогда определение «человек смертен»  представляется вовсе не эмпирической  истиной; будучи бессмертным,  живущий уже не был бы тем,  что мы именуем человеком. Одна  из основных характеристик его  судьбы заключается в том, что  движение его временной жизни  образует позади и впереди  себя бесконечность прошлого  и будущего, — и понятие увековечения  вида сопрягается с индивидуальной  ограниченностью. Таким образом,  явление воспроизводства можно  рассматривать как онтологически  обоснованное. Но на этом следует  остановиться, увековечение вида  не влечет за собой дифференциации  полов. Если эта дифференциация  принимается существующими людьми  — таким образом, что оказывает  обратное действие и входит  в конкретное определение существования,  — пусть так оно и будет.  Тем не менее сознание без  тела, или бессмертный человек,  — вещь абсолютно невообразимая,  тогда как общество, размножающееся  путем партеногенеза или состоящее  из гермафродитов, можно себе  представить.