Теория теракта

                                                                                                                                                             Простова Алина

ТЕОРИЯ ТЕРАКТА

В Бостоне погибло три человека. Стоит убрать слово “теракт” – и фраза тускнеет, сообщая, что дела в большом городе обстоят не хуже обычного. Теракт, напротив, вызывает приступ массового сострадания. Оно включается как по команде, и театральность публичного шока диссонирует со скромными цифрами жертв.

Тем временем, каждый день в мире умирает от голода 25,000 человек; более 4,400 — убиты; и 3,400 гибнет в автокатастрофах. На этом фоне, верстание скорбных плакатов и написание гуманистических статусов о событии в Бостоне выглядят лицемерно: одни смерти оказываются более достойными сострадания, чем другие.

Говоря о благотворительности, Ницше объяснял, в чём заключено  “неловкое лукавство” сострадания: оно приносит благотворителю удовольствие собственного возвеличивания, а его  адресату — обязанность быть благодарным  за унижение.

Однако в случае теракта, жертва коммуникативно отделена от численно превосходящих сострадающих масс, а  значит – не может быть эффективно унижена, как при межперсональной благотворительности. Откуда тогда черпают удовольствие сочувствующие?

В отличие от постоянного потока смертей, теракт является Событием. Возникая в медийной сфере, оно создает сцену, на которой у каждого желающего есть место для позы.

В этом соревновании по гуманности чемпионы упиваются своей благостью, а  униженными оказываются проигравшие  — те, кто соболезнует недостаточно яро и публично, или не сострадает вообще: в них “нет ничего человеческого”.

Человек с большой буквы может  получать удовольствие только тайно, а  на публику он выставляет потерю: альтруизм  благотворителя не терпит разоблачения его корысти, иначе – это уже  не альтруизм; если в сострадании  обнаружить выгоду удовольствия, оно  перестанет считаться настоящим. Иными  словами, в системе морали между  публичным мотивом и личным переживанием существует разрыв.

Так же устроена и сформированная религией сексуальность: всё, что запретно, омерзительно, общественно порицаемо  — возбуждает.

Но публичная декларация нравственной чистоты не противоречит практике предавания греху в личной жизни, а делает саму сексуальность возможной, определяет её.

Разрыв между заявляемой публичной  чистотой помыслов и скрытым личным интересом — это источник стыда, придающего удовольствию от сострадания  сексуальный лоск. Интенсивность  этого удовольствия, как и сила оргазма, прямо пропорциональна  чувству вины.